Все вопросы Фигаро решает сам. (Повторю: Сюзанна – только его «половина», что не просчет, а решение Бомарше.) Это особенно ощутимо в заключительной части трилогии – не положенной на музыку гением, не зовущей к потрясениям, не имевшей бурного успеха, по сей день редко ставящейся, но замечательной драме «Преступная мать, или Второй Тартюф». Первого – мольеровского – Тартюфа могла одолеть только верховная власть. Второго Тартюфа, опутавшего кознями графское семейство, искусно играющего на человеческих чувствах, ласково язвящего в общем-то хороших людей напоминаниями об их грехах и тем самым систематично убивающего возможность взаимного прощения, – негодяя Бежеарса выдворяют из дома Альмавивы Фигаро и Сюзанна. Это он грозит воззвать к власти (испанскому королю, которому будет сообщено о бюсте Вашингтона в кабинете графа) и обществу, которое будет снабжено сплетней о «безнравственном семействе» и предстоящем «кровосмесительном» браке. «Пусть строчит доносы – это последнее средство, к которому прибегают подлецы!» – Фигаро наконец спокоен, ибо с изгнанием Бежеарса в семье наступит мир. То самое счастье, за которое шла борьба и в двух первых пьесах.
В финале «Безумного дня» Бартоло и даже судья Бридуазон утрачивают черты уродов, Марселина дает сыну весьма здравые советы, а граф Альмавива оказывается не так деспотичен и мстителен, как хотелось бы пламенным тираноборцам. Бомарше и тогда мечтал не о возмездии, но о торжестве доброго порядка. Тем понятнее финальный монолог Фигаро в «Преступной матери», писавшейся в дни гибели старого режима, когда всякое старое – мнимое или подлинное – прегрешение оплачивалось сторицей, а симпатии к аристократам вызывали общую ярость.
...
Умереть в вашем доме – вот моя награда. В молодости я часто заблуждался (отсель и «репутация», к которой Фигаро и тогда не сводился. – А. Н. ), так пусть же этот день послужит оправданием моей жизни! О моя старость – прости мою молодость – она тобою гордится! <…> Не будем сетовать на несколько тревожных мгновений: изгнать из семьи негодяя – это великое счастье.
Изгнать, а не ввергнуть в узилище или послать на эшафот. Изгнать – ради мира, любви и взаимного доверия, которые пытался отменить второй Тартюф. Ему это не удалось – не только Фигаро, но все – граф, графиня, давно погибший «соблазнитель» Керубино, по-юношески горячий Леон – оказались лучше своих репутаций. И придумавший их Бомарше – тоже.
