Железнодорожный переезд не только не имеет шлагбаума, но о нем даже не оповещают дорожные знаки. Кроме того, он находится на повороте между двумя откосами, так что его не видно ни с одной стороны. К счастью, шоферы — народ дисциплинированный, все они останавливаются у путей, прислушиваются, вытягивают шею, а в случае сомнения даже выходят из машины.
(Мадам Мото вернулась — откуда? Из туалета? Из телефонной кабины? Она держится пальцами за лоб, трет глаза ладонями — характерный для нее драматический жест. Она не упускает случая сказать мне, что очень-очень устала, что она не ела, не спала, что она рассчитывает в ближайшее время получить деньги… Когда я умоляю ее не волноваться, идти спать, есть, она сразу начинает беспокоиться о моем здоровье и, как бы я ни протестовал, пускается в ненужные хлопоты о моем отдыхе и развлечениях, а в результате устает еще больше. Держась подальше, чтобы спрятать покрасневшие от слез глаза, она уселась за столик позади моего и с подчеркнуто занятым видом углубилась в записную книжку «Цементные предприятия Лафаржа».)
Хотя она много раз объясняла, что дядя часто ссужает ее деньгами, она повторила это при нем по-французски и по-японски и подкрепила свои слова жестами.
Когда мистер Кояма вручил ей довольно толстую пачку денег, она обрадовалась, как дитя, без конца перекладывала ее из одного кармана в другой, скатывала в трубку, потом нашла в глубине сумки чистый носовой платок, разложила на столе и завернула в него деньги, подчеркивая каждое движение. Похоже, что мистер Кояма весьма почитает свою племянницу. Не потому ли, что она жила в Париже и привезла такого гостя? Ведь мадам Мото выдает меня, представляя другим, за важную персону.
В некоторых случаях, когда, например, разговор касается живописи, денег, любви, ее лексикон богаче. Время от времени она спрашивает, не хочу ли я женщину, — почти всегда, когда угадывает, что я недоволен, приписывая мое дурное настроение воздержанию, а не своей несостоятельности как переводчика.
— Если хотите, это нетрудно, — настаивает она. — Вы можете мне сказать, как мужчина мужчине, я люблю говорить на такие темы.
— А я нет.
Район Уэда, кажется, знаменит «интеллигентностью», тут много читают. Многие известные личности — выходцы из этих мест. Я стараюсь найти этому объяснение: район бедного крестьянства, где чтение — единственное развлечение. По вечерам земледельцы предаются размышлениям.
В кафе, где я сейчас сижу, скатанные салфетки так обжигают, что к ним невозможно прикоснуться. Приходится, жонглируя, охлаждать их в воздухе… Наблюдать, как это делает каждый новый клиент, — чистое наслаждение.
