Миллионы, миллионы японцев… | страница 18
— Завтра днем вы приглашены к Королю Покрышек, а вечером — на премьеру Шекспира, — терпеливо объяснила мне мадам Мото.
Разинув рот от удивления, я продолжал крестный путь из магазина в магазин. Проходя мимо витрин модной одежды, тетя и племянница весело обсуждали костюмы, кимоно, чулки, броши, клипсы… Суетливые и радостные, они накупали гребенки, маникюрные принадлежности, пуговицы, кружева…
— У меня три билета, — уточнила мадам Мото. — Я закончу шить себе новое китайское платье, Ринго наденет кимоно, и мы все втроем пойдем на Шекспира.
Воодушевившись, тетя и племянница взяли меня под руки, чтобы опять увлечь вперед. Заметив мое недоумение, мадам Мото пустилась в объяснения, из которых я понял, что брать под руку женщину на улицах Токио — последнее хамство, зато, наоборот, в высшей степени галантно предложить ей свою.
Мы шагали под руку; встречным шею сводили судороги; лавочники, покупатели и покупательницы, мимо которых мы шли, застывали в оцепенении. Мои спутницы, улыбаясь, смотрели то на них, то снизу вверх на меня, будто проверяя, действительно ли я такой высокий, каким казался японцам, и еще крепче цеплялись за мои руки.
— Это все борода, ваша борода, — сказала мадам Мото. — Почему вы не курите трубку? Трубка очень-очень идет к бороде…
Я был еще полон решимости соблюдать вежливость. Мне даже хотелось нахально попыхтеть трубкой, но я, опасаясь последствий, притворился, что не слышу предложения мадам Мото.
Меня интриговали кафе: узкая штора из полотна в широкую полоску, за дверью-витражом из цветного стекла — через такие стекла обычно наблюдают затмение — очаровательная девушка, заманчиво улыбающаяся. Названия кафе золотом выписаны по-английски на стекле синеватого, розового или сиреневого цвета: «Поцелуи», «Мой дорогой», «Мы вдвоем», «Твои уста»… Я решил, что эти кафе — не иначе как прелестные бордельчики, но тут мадам Мото и ее племянница подтолкнули меня к одному из них, а улыбающаяся девушка открыла передо мной дверь-окно, на котором золотые буквы гласили «У Минетты».
В кафе было темно, уютно, полно неги — дальше некуда. В узкой прихожей с тяжелыми пурпурными портьерами какой-то малый рассчитывался за услуги с очень юной особой в миниюбке. Невидимые громкоговорители распыляли мелодию «Домино, Домини, Доминик» в приторно-сладкой аранжировке…
Приветливая субретка нашей мечты принесла нам три дымящиеся «сосиски» — махровые салфетки; потом гибкая Перрета подала стаканы воды со льдом, и, наконец, пухленькая Пернетта поставила роскошные персики. Наш столик получал освещение от зеленоватого аквариума, в котором без конца сталкивались рыбки со шлейфами и рыбки с завитками.
