— На мой взгляд, все это… право же… очень мило, — вдруг мечтательно произнес мой друг Руссо.
Клод Руссо не принимал участия в этом перемывании косточек.
— Как противно, — сказал кто-то, одновременно со мной заметив сдержанность молодого преподавателя.
Каждый прикидывал в уме, откуда дует ветер, но молчал.
— В самом деле, дорогой Руссо, что же вам так понравилось в классификации скота у старой лисы Канаси? — тихонько спросил директор школы.
— Послушайте, господа, — начал тот, откинув завитки волос, — вы утратили чувство юмора?
— К счастью… А то мы бы давно подохли, — ответили они.
Их деланный смех выдал тревогу, которую испытывал и я.
— Тогда, — продолжал Руссо, — разве не мило, по-вашему, что корова досталась, как бы случайно, именно швейцарцу?
Заразительно смеясь, они выразили несогласие с неисправимым Руссо, который, право же, далеко зашел. Чтобы окончательно успокоиться, Бибар спросил:
— Допустим!.. Ну а как в отношении меня? Позволю тебе напомнить: «Волк в овечьей шкуре». Какое отношение я имею к Рему, Ромулу и всей этой истории?
Клод Руссо посмотрел своему другу прямо в глаза, поправил съехавшие очки, но на этот раз придержал их большим пальцем, как бы с целью приковать свой взгляд к его глазам до конца разговора:
— Бибар, ты бывал у папаши Канаси и, наверное, имел случай хоть раз поговорить с ним о Лафонтене. Скажи, он хорошо знает его басни?
— Еще бы! Возьмись Канаси за Лафонтена, он мог бы защитить диссертацию с первого захода.
— И что?
— Как «что»?
— Книга первая, басня пятая… «Волк и собака», — приглушенным голосом сказал Руссо. — Сидя на привязи, не побежишь куда захочешь.
Бибар медленно опустил глаза, затем голову. Руссо отнял палец, и очки снова сползли ему на нос.
— Кто из вас всерьез изучал папки старика Канаси «Собака», «Волк», «Теленок», «Корова», «Свинья», «Выводок»?
— Пусть мне приплатят!
— Готов поручиться: кроме него, никто никогда их и не открывал, ни одна душа на свете…
— Напрасно ручаетесь!
— Кто же это?
— Я.
На исходе ночи подул теплый ветерок с Тихого океана, и его порывы приятно усиливали качку. Заметив, что никто не смеется, мадам Мото перестала давиться от смеха, прикрываясь обшлагами кимоно.
— Послушайте, Руссо, — начал директор школы с нежностью в голосе, — хватит с нас этих викторин. Есть занятия поинтереснее, чем обмен каверзными вопросами. В такой загадочной стране, как Япония, столь чуждой нам и всему тому, чему нас учили, нас всегда будет слишком мало, чтобы мы не затерялись, даже если возьмемся за руки так крепко, как воспитанники «Пятнадцати на двадцать».
