— Вы не хотите меня, а? Ринго очень хорошо, очень мило, Ринго все понимать, а?
Я механически изобразил красивым жестом бурный протест, но при одной мысли о том, какой сизифов труд потребовался бы для восстановления истины, у меня опустились руки. Провались все пропадом!
Второй звонок по телефону
Мы встретились в конторе «Эр-Франс» — мадам Мото, ее друзья, Руссо и я. Мой менаджер пришла по поводу квитанции за утерянный билет Токио — Париж, ради моего возвращения на родину, о котором я думаю все охотнее. Я считал это дело давно улаженным, но, наблюдая за переговорами мадам Мото с секретаршами, с ужасом осознал, что все не так просто. Когда я сказал об этом, она ехидно ответила, что до сих пор моим обратным билетом занималась Ринго и конечно же… и возобновила переговоры с очередной секретаршей, которую прислали сверху.
В промежутках между переговорами она принимала друзей, которым назначила свидание в конторе «Эр-Франс». Вечная песня с припевом «сэнсэй, сэнсэй» и «Бальзак» привела Руссо в мрачное настроение.
— Кстати, я хотел узнать… Твои книги переводились на японский язык? — неожиданно спросил он.
— Нет, пока нет… — смущенно ответил я.
— Да, да… Скоро все книги переведены, — вмешалась мадам Мото. — Он должен встретиться большой издатель, очень, очень большой японский издатель, чтобы переводить все книги.
И давай нырять в глубины своей сумки, терзать записную книжку цементной продукции и набрасываться на телефон.
Я удержался от желания отвести Руссо в сторону — на этот раз я хотел знать содержание разговора. Поговорив по телефону, мадам Мото повернулась к нам раздосадованная:
— Этот издатель нехороший!.. Совсем нехороший!.. Очень, очень! Плохой… Вам не надо идти на свидание!..
Наложив вето, она возобновила переговоры с чиновниками «Эр-Франс», на этот раз с двумя мужчинами.
— О чем идет речь? — спросил я Руссо.
— О том, чтобы запросить фотокопию билета туда и обратно, выданного тебе «Эр-Франс» в Париже.
— Я говорю не об этом, а о разговоре с издателем, о свидании, на которое я не должен идти.
— Это из-за твоего положения, — задумчиво сказал Руссо.
— Мое положение! При чем тут мое положение? Будь любезен, сжалься, переведи мне дословно, что она сказала. И не вздумай говорить про бестактность, я этого не стерплю! Должен же я знать, как и что, мне будет легче!
Перевод Руссо в сочетании с разными высказываниями мадам Мото о моем «творчестве» и французской культуре, до того остававшимися непонятными, позволили мне установить, на каком я свете.
