Он видел себя со стороны. Его лицо белым пятном погружалось и исчезало в зелено-дегтярной глубине.
"У него не было сил больше бороться..." - подумал или сказал кто-то.
И сразу пришел покой. Он даже скривился в зевотной судороге.
А солнце пекло нещадно. Голова раскалывалась от выпитого и жары. Они были как раз на опасном расстоянии от фарватера, здесь проходила "Ракета" на Москву. Она поднимала такие буруны, что и менее груженная лодка могла перевернуться. Что и происходило не однажды: рыбаки, которые спасли его когда-то, утонули, хоть и выросли в этих местах, у воды.
"Ракета" как раз и появилась из-за ближнего острова. Высоко поднятая над водой ее носовая часть вздымала разваленные на две стороны крутые волны.
"Конец", - спокойно подумал он.
Детина за веслами, его Харон, казался абсолютно невозмутимым.
Он повернул дощаник кормой к уже бегущей волне и бросил весла.
В этот час закон Архимеда действовал как-то не так, как обычно. Они вместе с посудиной поднимались на гребнях крутых валов, чтобы ухнуть чуть не на дно, и каким-то чудом вода не смыкалась над утлым суденышком. Он закрыл глаза. Ему показалось, он даже заснул. Кормчий был сама невозмутимость. Он не скинул ни бревнышка! Они выплыли.
- Ну, парниша, Бога благодари, что жив остался, - весело сказал волгарь, когда они причалили.
Второй раз на том же самом месте он чуть не расстался с жизнью.
Воспоминание это часто приходило к нему, и он спрашивал себя: "Во имя чего сохранена мне была жизнь? Ведь не просто так, а для чего-то". Спасение оба раза выглядело если не чудом, то совершенно неправдоподобным везением. Эти воспоминания тешили самолюбие, настраивая на ожидание чего-то счастливого. Когда же на него посыпались вместо того удары, он подумал, что жизнь может быть сохранена ему, и не обязательно для счастья. "Но для жизни же! А разве это не счастье?!" И он жил в ожидании счастья. И не заметил, как стал обращаться к себе в третьем лице. Словно сверх плана доживал за него кто-то другой. А он будет жить потом. После.
Немецкий городок, где он теперь жил, стоял тоже на большой реке, как та волжская деревня, - широкой, полноводной реке, если и уступающей Волге, то немного. На реке были построены две плотины, обводные судоходные каналы служили дорогой для речных судов и яхт местных любителей.
Была и электростанция с водосбросом на второй плотине, он часто проезжал по ней на велосипеде. Внизу, метров на пятнадцать ниже гребня плотины, гремели потоки, извергаемые из жерл водосброса. Тугие буруны вставали из вспененной глубины, кипя и беснуясь в каком-то яростном бессилии, словно не в силах были излить эту свою ярость на врага, которого давно и тщетно здесь ожидают.
