— Ты знаешь этот дом? — рискнул спросить Тренди.
— «Дезираду»?
Она ответила ему таким тоном, каким поправляют ребенка. Должно быть, так говорила ее мать или так здесь было принято. Юдит высунулась в форточку.
— Это вилла Командора, — сказала она. — Ее скоро откроют.
Замолчать ему или продолжать задавать вопросы? Он не умел общаться с женщинами. И как вернуть ее обратно в постель?
Тренди присоединился к девушке. Буря разорила сад, все было сокрушено: поздние колокольчики, георгины, кусты роз. Возле разделявшей соседние дома стены были поломаны деревья, и «Дезирада» встала перед ним, словно видение из сказки. Как и в день приезда, Тренди взволновали ее странная архитектура, зернистый блестящий камень, сверкающие фаянсовые фризы, витражи; и он попытался представить, что будет, если открыть в ней ставни.
— Какой он внутри, этот дом? — спросил он.
— Теперь не знаю. Не знаю. — Лицо ее стало надменным. Затем она продолжала уже спокойнее: — Надо спросить у Анны Лувуа. Она знает почти все виллы. Это ее профессия. Она их сдает и продает.
— А ты…
— Ты видел наш бедный сад?
Юдит теперь смотрела в окно кабинета. С востока пришли облака, их тень все больше затопляла комнату.
— Какой разгром! — воскликнула она. — Такое я вижу впервые.
Он наклонился к ней и вдохнул запах ее волос. Действительно, половина ограды «Светозарной» была сломана, на полу беседки валялись куски кровли. Тренди вновь оглядел «Дезираду». Ее крыша и изразцы, не задетые тенью, продолжали сверкать, кедры едва сгибались, несмотря на новые порывы ветра.
— Но наш дом устоял, — заметила Юдит.
Почему «но», она что, читает его мысли? Девушка повернулась к нему и обняла:
— Пойдем до самого конца.
До конца чего? До конца наслаждения, до конца любви? Отбросив попытки понять, Тренди отдался желанию и навалился на ее хрупкие бедра и груди, слишком тяжелые для такого худенького тела. Тело Юдит, так же как и ее мысли, напоминало изворотливого морского угря, то устремляясь ему навстречу и поражая его прикосновением, то ускользая так быстро и далеко, что у него не хватало сил спросить ее: где ты, о чем ты думаешь, Юдит, куда ты ушла?
И снова, словно на затопляемом приливом пляже, среди скомканных простыней, мокрых от наслаждения, испытанного раньше и теперь, Юдит была податливой и счастливой. «Ты похожа на монахиню», — от восторга вырвалось у Тренди, и она расхохоталась. Он обрадовался еще больше. По правде говоря, он сказал глупость, но ему казалось, что лучшего сравнения не подберешь. Юдит его обезоружила. И дело было не только в ее юности, но и в том, что она распознала в нем родственную душу. Это было слишком общее определение, но он не находил более точного. Тренди не задумывался, откуда у нее этот дар. Было ли это началом любви или просто ее манерой жить? Но это было, и он примирился с этим.
