Луконя, Маланья, сыны и три дочери забрались в воду по колени. Но вот, размахивая кадилом, на берегу оказался священник в сверкающем облачении и приказал:
— Триедино погружайтесь!
И вновь туманно. То ли три раз в воду присесть, то ли с головой окунуться? Помышляли у священника справиться, но тот уже бежал к другой толпе язычников. Наконец, разглядели. С головой! В мокрой одежде выбрались на берег. Дальше-то что?
К семье Лукони подошел греческий дьякон и протянул медные нательные кресты на гайтанах.[63]
— Надевайте на грудь. Теперь все мы — братья во Христе.
Но на всех крестов не хватило.
— А на девок? — спросил Луконя.
Но дьякон, путаясь в длинной рясе, поспешал к другим «погруженным».
— Вот и ладно, — рассмеялись девки. — Старым богам будем молиться.
— Всего не провидеть. Ишь, сколь люду нагнали. Наберись тут на всех, — разглядывая крест, проговорил Луконя.
— Бать? А куда напяливать? На рубаху или под нее? — продевая крест через голову, спросил Могутка.
— Да я и сам не ведаю. Надо у попов изведать.
Глава 25
МОГУТКА — СЫН КОЖЕМЯКИ
Младший сын оправдывал свое имя. В пятнадцать лет он легко, играючи вытягивал из грязи тяжело груженую подводу и поднимал за угол сруб бани.
Нравом был покладистый и благодушный. Силу имел непомерную, но никого не обижал. Киевляне диву дивились: и всего-то еще отрок, а его хоть на Илью Муромца выпускай. И откуда такой силы набрался?
Отец лишь посмеивался. И как Могутке сильным не быть, коль с девяти лет кожи мнет. И ведь сам напросился. Пришел как-то на кожевню боярина Додона Колывана, увидел, как отец корпит, и сказал:
— Прискучило мне, батя, по двору без дела слоняться. Пусть меня боярин на кожевню возьмет.
— Да ты что, сынок? — подивился Луконя. — Аль не зришь, какая здесь тяжкая работа? Тут и взрослому мужику едва управиться.
Княжой муж Додон Колыван поставил на своем дворе кожевню еще пять лет назад. На насмешки дружинников не обращал внимания. Дело выгодное, прибыльное. С кожевни немалый куш в калиту идет. Раздобыл кожи, поставил чаны и кликнул охочих людей из ремесленного люда. Сыскались дюжие мужики.
Крепкой силы требовал труд кожевников. В больших чанах замачивали они шкуры, дубили в особых растворах, затем отделывали их острыми скребками, мяли в могучих руках и вывешивали на просушку.
Обработку шкур начинали с вымачивания. Размоченную шкуру очищали от мездры.[64] Для ее снятия кожевники употребляли особые стальные струги.
После очистки от мездры шкуры подвергали золке для удаления волос. Золку производили в деревянных сосудах-зольниках; их засыпали золой и известью; после же золки со шкуры легко соскабливали волос.
