бы тебя, Ярослав, вот там простор!
Владимир Святославич довольно глянул на сына.
— Добро, Ярослав. Выведу тебя на простор. Эгей, слуги, пригласите мне Свенельда!
Воевода вывел из конюшни нового коня.
— А чем Орлик плох?
— Орлик — не боевой конь, не скакун. А этот косогских кровей. Гордый, строптивый и скакун отменный. Его и кличут «Гордый». Помчишься со мной в поводу.
Выехали из города к Днепру. Вдоль реки тянулись пышные зеленые дубравы, раздольные луга в цветущем пахучем дикотравье.
— Лепота![7] — воскликнул Ярослав.
С версту кони бежали рысью. Ярославу сие не приглянулось. А еще Гордым называется. Тащится, как лошаденка смерда.
— Поедем в степь, Свенельд. На простор хочу!
— Но то верст через пять. Не устанешь, княжич?
— Это на коне-то? Поехали.
Оказавшись на просторе, Ярослав приказал:
— Отпусти повод, Свенельд. Ныне один скакать хочу! Один!
— А испуг не войдет в твое сердце? Конь под тобой непокорный.
— Какое там! Он ползет, как сонная муха. Отпусти, Свенельд!
— Воля твоя, княжич. Но не вздумай Гордого плеткой ударить.
— Отчего так?
— То позволительно лишь мужественным наездникам.
— И я мужественный! — отозвался Ярослав и задорно гикнул на коня.
— Гей, Гордый! Стрелой лети!
Конь, не чуя под собой всадника, стремительно полетел по степи.
Ярослава обуял страх. В широко раскрытых, напуганных глазах его кроваво замелькали красные маки.
Конь вдруг резко скакнул в сторону, и Ярослав чудом удержался в седле. К невысокому холму шарахнулась косуля.[8] Мальчуган, забыв про узду, клещом вцепился за гриву, и с этой минуты боязнь начала его покидать.
Как быстро и сказочно мчит его конь! Как славно лететь по степному простору!
Ярослава, позабывшего обо всем на свете, захватил буйный мальчишеский восторг. Он — на коне! На огневом, быстроногом коне! Сколь мечтал об этом, сколь завидовал юным гридням, лихо скачущим к княжескому терему.
Неси, неси, конь златогривый! Неси в манящую даль.
— Ги, ги! — ликующе закричал Ярослав и в порыве восторга хлестнул плеткой коня.
Гордый, не приученный к плетке, тонко заржал, захрапел, вздыбился и… сбросил княжича оземь.
Когда к Ярославу примчал Свенельд, тот лежал ни жив, ни мертв. По щеке княжича струилась кровь.
По сухощавому лицу варяга пробежала зловещая ухмылка, но тут он припомнил слова Владимира:
«Ни на пядь не отпускай от себя Ярослава. Головой отвечаешь».
И надо же такому приключиться!
— Жив, княжич?
— Жив, — открыв глаза, тихо отозвался мальчонка.
Свенельд краем длинной белой рубахи принялся стирать с лица княжича кровь.
