* * *
Местные тараканы – шустрые, увертливые, энергичные. Эдакий пассионарный тип этих гадких насекомых! Не чета тараканам, что населяли столичный пятый изолятор (откуда начиналась моя арестантская биография) – там преобладали какие-то малоподвижные, флегматичные, невозмутимые (вялый темперамент компенсировался их великим количеством). Справедливости ради отмечу, что в Бутырской тюрьме (второй этап моей арестантской биографии), их не было. Сказать точнее, их не было в тех камерах, где довелось обитать. Оговорка принципиально необходима, ибо в Бутырке я был определен на «Большой Спец» (камеры на 4–6 человек, чисто, но полная изоляция, жесткий контроль со стороны администрации, отсутствие всякой возможности воспользоваться телефоном) – корпус, где содержались особо опасные преступники. Что же касается «общих» камер в обычных корпусах – тараканов там было ничуть не меньше, чем в «пятерке».
А у здешних тараканов, кажется, и конструкция тела совсем иная – туловище более заострено, ноги длиннее, усы подвижнее. Еще немного, и… начну с ними разговаривать. Что за этим? Первые грозные признаки надвигающегося сумасшествия? Или почти безобидное напоминание о характерном для нормального человека в этих условиях особо остром, особо трепетном ощущении одиночества?
Любопытно, что среди тех, кто объявляет здесь этим насекомым беспощадную войну – люди, имевшие на воле жилищные бытовые условия, мягко сказать, весьма скромного качества (иные этого жилища не имели вовсе), где те же тараканы были самыми безобидными, самыми незаметными соседями. Будто мстя за былое «мирное существование», в лагере они воюют с тараканами не на жизнь, а на смерть. Насекомых уничтожают с помощью кипятка и горящих бумажных жгутиков, уничтожают во всех возможных щелях и «схронах», деревянные тумбочки, базовые места их обитания, периодически вытаскиваются на мороз (считается, что тараканы не переносят низких температур).
Кстати, сами «виновники торжества» ко всему комплексу мер, направленных на борьбу с ними, относятся снисходительно. При каждой масштабной атаке насекомые рассредоточиваются на запасных, известных только им, позициях, пережидают там гонения и суету, а спустя какое-то время возвращаются на обжитые места. Невозмутимо и с достоинством! Будто подчеркивая, что хозяева здесь они куда в большей мере, чем мы.
* * *
Очередное собрание «порядочных» в кавээрке. Очередные призывы «не провоцировать» (т. е. полностью выполнять установки и распоряжения администрации) и «уделять» (т. е. скидываться перечислять, покупать и т. д.). Очень хотелось подняться и спросить: «А разве кто-то отменял „прогоны“, в которых роль „мужика“ затверждалась главной в иерархии лагерной жизни? Почему никто не вспомнил о „мужицких проблемах“?». Не поднялся и не спросил… Смалодушничал? Струсил? Рассуждая «со всей пролетарской прямотой», – выходит «да!». Взвесить всю ситуацию в лагере, с поправкой на состояние общества, на тенденции в криминальной среде, на элементарный здравый смысл, выходит. Нет! Плетью обуха не перешибешь! Со своим уставом в чужой монастырь… И тип Павки Корчагина в российской зоне начала XXI века не просто противоестественен и смешон, но и невозможен! Какие тут принципы, когда возможность занимать шконку в более комфортной секции барака обходится большинству, там проживающих, в тысячу рублей ежемесячных взносов на «общие нужды»? Когда подготовка к плановому ремонту барака начинается с проработки уже до боли знакомого тезиса «надо уделить, надо скинуться…», и тезис этот обращен к нам, «мужикам», чья месячная зарплата на «промке» в лучшем случае составляет сто рублей?
