Перевертыш | страница 25
— Ну, вот то-то же, хоть и не верю я тебе ни черта, — погрозил ему старший сержант. — А теперь, ребята, пойдемте-ка допьем оставшиеся двадцать капель и прогуляемся в какое-нибудь более веселое заведение…
Народу в баре прибавилось за те несколько минут, что солдаты и хозяин отсутствовали в зале. Один из столиков у входа заняли три девчонки в коротких юбках, еще две взгромоздились на табуреты у стойки и уже посасывали через трубочки из высоких стаканов какие-то коктейли.
С сожалением глядя на остатки водки в бутылке, Пан спросил Успенского:
— А что это девчонки по ночам здесь в барах делают? Неужто тоже проститутки?
— А кто ж еще по ночам работает? — хохотнул Успенский, наблюдая за тем, как из туалета двое мужичков в странных балахонах серого цвета вытаскивают наркомана и ведут его к служебному входу. — Только эти девочки повыше классом, чем уличные. И берут подороже, да еще могут заупрямиться и отказать, если уж совсем клиент не по вкусу…
— Вот даже как, — протянул Пан, до сих пор считавший, что проститутка никому отказать не имеет право, ну, или не должна, как правильнее?
— Ладно, нагуливай аппетит, снайпер, — сказал Успенский, — сейчас допьем и пойдем туда, где самые смелые мечты исполняются…
— К проституткам не хочу, это аморально, — неожиданно заявил Пельмень, которому водка ударила в голову.
— А ты и не пойдешь, — засмеялся Успенский, — будешь под дверью дежурить, ну, а не хочешь под дверью, то свечку подержишь… это вполне морально… и кошерно, наверное, а, Пельмень?
Обиженный Пельмень хотел было еще что-то возразить, но старший сержант быстро разлил остатки водки, без тостов и предупреждений проглотил свою дозу.
— Хватит рассуждать, засиделись мы тут, — сказал он, вставая и оправляя штурмкомб.
Так получилось, что Пан поднимался из-за стола последним и заметил, как прибиравшая грязные тарелки Джейн оборонила маленький листок бумаги прямо возле его уже пустого стакана. Пан, совершенно не соображая, зачем он это делает, подхватил стакан вместе с бумажкой, поглядел его на свет, изобразил на лице сожаление и встал, одновременно пряча листок в карман комбинезона. «На улице посмотрю», — решил он, догоняя идущих на выход товарищей.
Штыки матово светились в электрических огнях вывески бара, гипнотизировали и завораживали своей откровенной прямотой, сдержанным размером и хищной остротой жала. Штыки смотрели прямо в живот Пана, едва вышедшего следом за Успенским и Пельменем из дверей бара.