— У меня спокойно, — сказал в ухо Пану старший сержант, и только тут солдат заметил, что Успенский тоже стоит на колене, вот только лицом в другую сторону и защищает тыл своего товарища, медленно поводя длинным стволом «семена» из стороны в сторону.
А сбитый Успенским с ног Пельмень копошится на асфальте, слабо, со всхлипами, постанывая и размышляя, — вставать ли сразу или дождаться команды старшего сержанта.
А блуждающий по улице народ, кажется, так ничего и не понял, кроме того, что рыжий Патрик почему-то вылетел с мотоциклетного седла и расшибся. Грохочущий движок полностью погасил звук выстрела. И, поглядывая на принявших странные позы бойцов, люди начали потихоньку подходить поближе к упавшему мотоциклисту и его железному коню.
— Пойдем, и мы глянем, — сказал старший сержант, подымаясь на ноги и отряхивая с левого колена пыль. — Пельмешкин! Подъем!
Пан, поднявшись с колена и расстегнув для удобства пару пуговиц, сунул пистолет в пройму комбинезона, под ремень и пошел к убитому им Патрику, нисколько не сомневаясь в результате своего выстрела.
Заметив движение солдат к упавшему, люди сгрудились в основном на краю проезжей части, опасаясь подходить поближе. Даже вездесущие мелкие мародеры-мальчишки, знающие, что у Патрика всегда найдется, чем поживиться, не рискнули подходить к телу.
— А ты хорошо попал! — похвалил подчиненного старший сержант, разглядывая маленькую дырочку точно в переносице лежащего на спине мужчины. — Это метров-то с сорока, да на скорости…
— Про лицо я уверен был, — ответил Пан, — тут не промахнешься, а вот в переносицу случайно угодил.
— Самокритика — великая вещь, позволяет не зазнаваться, — дружески похлопал его по плечу Успенский. — Но тебе сейчас можно и позазнаваться чуть-чуть. Выстрел отличный. Ты «семена» своего давно пристреливал?
— Как получил, а потом — всё из винтовки, — сознался Пан.
— Тогда с меня поощрение, — отозвался Успенский.
В это время к ним подошел осторожными шагами тот самый брезгливый полисмен. Он оглядел со стороны труп Патрика и принялся что-то горячо, но негромко и без широких жестов, говорить Успенскому. Тот только поморщился и толкнул локтем Пельменя, застывшего возле трупа, как соляной столп.
— Это самое… — заторопился, будто очнувшись со сна, Пельмень, — он говорит, что вы убили гражданина города, ну, горожанина, который, как бы это, не нарушал законов, поэтому вам придется пройти с ним в полицию и дать показания…
— Скажи ему, — чуть с ленцой, так знакомой Пану по подростковым разговорам перед большой, «стенка на стенку», дракой, проговорил Успенский, — скажи ему, что он может пройти в жопу. И сам по себе, без нас. Потому как было распоряжение коменданта города, не появляться на улицах с оружием. Даже полиции это касается. А уж тем более этого… гонщика…
