— Курить идешь? — спросил Успенский. — Возьми меня с собой…
— А ты не успел что ли по дороге? — спросил Пан.
— Успел, но еще хочу, — пояснил сержант. — Покурить и завалиться спать, что б не видеть этих проклятых циферок…
Уже усевшись в курилке, оборудованной, как положено, поодаль от входа в казарму, Успенский, чуть поостыв, объяснил:
— Знаешь, что писарей у нас только в полках, да и то не всех, держат?
— А причем тут писаря? — удивился Пан.
— А при том, что вся писарская работа в батальоне перекладывается комбатом на штабных и ротных, штабных у нас — по пальцам посчитать, ничего они сами не успевают в писанине, ну, а ротные, как положено старшим по званию, перекладывают её на взводных. А мне на кого переложить? на тебя, что ли?
Оказалось, что почти весь день, с перерывами на обед и ужин, старший сержант провел в штабе, обсчитывая израсходованные боеприпасы, составляя акты на списание, потом рассчитывая потребность на месяц вперед и составляя ротные заявки, которые потом, объединенные с заявками других рот, уйдут в штаб армии.
— А там же конь не валялся, — рассказывал Успенский. — Почти три месяца никто ничего не писал и не списывал. Бои. Вот мне и досталось на весь день.
«А старшина ротный?» — чуть было не спросил Пан, но прикусил язык, вспомнив, что по прибытии в батальон его одевал и обувал сам Успенский.
— Сочувствую, — сказал Пан, — вот только как бы нам и на завтра в такую же писарню не угодить…
— К капитану что ль? — уточнил Успенский, прихватив из стоящей рядом обрезанной бочки из-под бензина горсть песка и пытаясь хоть чуть-чуть оттереть чернильные пятна на пальцах. — Это вряд ли. У него визитеры какие-то, аж из Москвы прилетели, причем — именно по его душу. А пока проверяющие или помогающие в части, отчетов никто не пишет, так уж заведено…
Поболтав еще минут десять уже после перекура, старший сержант собрался в казарму, отдыхать.
— И что б никто до утра не тревожил, — мечтательно сказал он у самого входа в казарму. — А то опять, как вчера, праздник придумают…
— Негра-то хоть своими ногами ушла с утра? — поинтересовался Пан.
— Своими, только не с утра, — засмеялся, вспомнив, Успенский. — Она к обеду только протрезвела, а Дед её, с глаз долой, подальше запрятал в ангаре. Там же взвод спрятать можно, и не найдешь, если не знаешь. А ты переживал?
— Да я больше за нас с тобой переживал, — сказал Пан. — Что-то в последние дни на нас в самом деле приключения ненужные сыпятся, как горох из худого мешка.
