Устроившись в дальнем, почти темном углу рукотворной пещеры Вожак вскользь, стараясь не привлекать внимания, разглядывал своих людей. Их тощие сгорбленные фигуры, приученные сутулиться тесным и низким десантным отсеком вездехода. Их короткие, неровно обрезанные волосы, торчащие в разные стороны. Их изможденные землистые лица, в синеватых сполохах сухого горючего отливающиеся у кого голубизной, у кого чернотой, а то и вовсе всеми цветами давно забытой радуги. Усталые движения дрожащих рук говорили, что любую, самую элементарную физическую работу люди делают через силу, их организмы истощены и ослаблены до предела, до последней степени и очень скоро — да, очень! — снова придется живым, изнуряя себя, копать землю для мертвых.
За минувшие годы бегства, все то время, пока люди бежали не КУДА, а от ЧЕГО, это был уже третий состав группы при Вожаке. Люди прибивались и отставали, терялись в разрушенных городах и на ровном месте в степи, умирали, надорвавшись от отравленной жизни, наглотавшись злой химии и невидимой радиации, тихо-тихо не просыпались по утру в дальнем уголке тесного десантного отсека вездехода, наступали на неожиданно сохранившиеся до этих дней мины-ловушки, рвали настороженные гранатные растяжки, ловили своими телами пули преследователей, а то и просто случайно проходящих мимо, таких же бегущих, как и они сами, людей.
«Куда ведет этот бессмысленный путь? Что будет в конце его, если будет что-то, кроме могильного холмика или вороньих клювов?» Раньше Вожак часто думал об этом на спокойных, тихих стоянках, вроде вот этой, случившейся так кстати. Но с годами перестал задаваться такими простыми и сложными вопросами. То ли сообразив, что никогда и ни от кого не получит ответа, то ли просто устав жаловаться на судьбу самому себе…
У выхода мелькнули тени, зашуршали о стылую, сухую землю подошвы разношенных, старых сапог. Но сидящий на самом краю, почти выбравшийся из-под навеса Валёк не подал сигнала тревоги, значит, вернулись свои, дозорные. Вожак повнимательнее оглядел паренька: совсем еще мальчишка, и шестнадцати, наверное, нет, но упрямо сжимает обеими слабыми ручонками явно тяжелый для него армейский пистолет. «И предохранитель, небось, снят, и патрон в стволе, как учили», — то ли с гордостью, то ли с горечью подумал Вожак.
Он не дал дозорным, сунувшихся было под полог, войти внутрь, поднялся сам, отставляя в сторонку жестяную кружку с чаем, и шагнул им навстречу, оттесняя их обратно, под сизо-серое, клубящееся странной, будто живой пеленой небо.
