— Об этом вы объявите заранее?
— Конечно. Это и привлечет публику.
— Вы хотите, чтобы компьютер и работу сделал заранее?
— Ни в коем случае! Должна быть интрига. Все нужно сделать в ночь перед концертом. Необходима какая-то тайна — это заинтересует людей, даже загипнотизирует, и они съедутся со всех сторон.
Здесь смуглый Кураноскэ, как помнилось Ткаллеру, вдруг побледнел и как-то загадочно, хитроглазо посмотрел на директора.
И вот компьютер работал. Ткаллер поймал себя на мысли, что абсолютно не верит в то, что полученный результат будет достойным и справедливым ответом на заложенную накануне программу. А заложена была, ни много ни мало, вся классическая музыка.
«Что же это будет? — не без иронии думал Ткаллер, — Месса Баха, „Маленькая ночная серенада“ Моцарта или „Танец маленьких лебедей“? Может быть, они и исполняются чаще всего, но публика собралась не для этого. Ей интересно, какая же музыка настолько необходима, что без нее невозможно даже жизнь представить. Вот! „Танец маленьких лебедей“, конечно, хорош, но прожить без него вполне можно. Нет, бесспорного результата компьютер дать не может. Да и нет его. А тем не менее интересно. Любопытно».
Ткаллер встал, прошелся по кабинету, закурил, посмотрел на часы — до утра было еще далеко.
Вдруг компьютер застонал, словно уставший человек, сделавший непосильное дело, и протяжно вздохнул. С принтера поползли листы нотной бумаги. Ткаллер поднял несколько листов — это была оркестровая партитура. Один за другим вылетали нотные листы. Ноты печатались с потрясающей быстротой.
Кабинет преобразился и стал похож на мастерскую алхимика, как изображал их на своих гравюрах Дюрер. Ткаллеру показалось, что место монитора занял горн, на котором в ретортах кипела ртуть, в тиглях плавились свинец и сурьма, а ядовитые испарения уносились ввысь под своды готического потолка, где смутно просматривались чучела сов и изображения летучих мышей. Очарованный и слегка испуганный Ткаллер подумал: «А не происходит ли здесь своеобразной трансмутации духа — возвышения его от обыденности и рутины к чему-то вечному, нетленному и прекрасному? Не так ли железо и свинец должны были превращаться в золото с помощью тщетно искомого философского камня?»
В это время «Кондзё» опять застонал, как старая блудница, отдавшаяся в последний раз: «Всё-о-о…» Тут же с площади послышались одобрительные возгласы, и в кабинете Ткаллера появился свет. Монитор погас. Похоже было, что сгорел, так как на входе панелей клеммы оплавились и появился едкий дымок.
