- Заткнись, - говорю я. Он вздрагивает.
В помещении никого. Рыщут, похоже, "на периметре". Чудесная предстоит вечеринка, Близзард. Только последняя - но разве не относительно всё в этом мире? Ещё час назад я была охотником, сейчас - добыча, а завтра... Завтра будет завтра.
Вокруг нет ни одного зеркала, а если бы и были, так что с того, когда нет ключа? Наручники врезаются в плоть с такой силой, что я, кажется, останусь без рук прежде, чем меня засунут в ледяной ад Межзеркалья. А что впереди ждёт именно он, нет ни малейшего сомнения.
Межзеркалье всегда ждёт в итоге таких, как я...
...Отверженных, выкинутых за борт соплеменниками, решившими идти вперёд. Не пожелавших, подобно этим соплеменникам, слиться с людьми и прикидываться, что мы такие же, как и они.
Да, у меня тоже было две руки, две ноги и одна голова. Но ещё у меня была гордость, чистая кровь, память о Тёмных Веках и желание, а, главное, возможность держаться от людей подальше. От их дурацких домов, дурацких машин, фабричного дыма, поездов, телефонов - и дурацких суеверий. Даже иные слова у них были дурацкие, и от них попросту болел язык. А тот, кто назвал бы меня ведьмой или фейри, был бы мёртв быстрее, чем успел произнести это слово до конца. Дурацким и опасным был весь мир в радиусе нескольких миль вокруг меня - если там находились люди.
Однако всё же мы жили в этом мире, а не в каком-нибудь другом, и год на дворе стоял тысяча девятьсот девяносто пятый, - и потому от костров святейшей инквизиции нас отделяло несколько сотен лет. Но надо было быть самовлюблённым легкомысленным дурнем, чтобы забыть о том, что история движется по спирали. Время от времени кто-нибудь брал и открывал своё поместье, снимая опёку владетеля: конечно, куда как интереснее было слиться с местным дворянством. Балы, охота, смешанные браки, плодящие полукровок, взращённых не в сообществе себе подобных, а в окружении людей. А следом за этим неизбежно революции, войны, народные восстания, просто идиотские смуты. И виной всему - чёртовы полукровки, не воспитанные, как должно. У них напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения, заставивший их хотя бы не распускать свои поганые языки. Поместья горели, как костры, оставляя после себя чёрные руины, где нельзя было найти и трупов тех, кто ещё вчера гордо выезжал в сопровождении сонма слуг и псовой охоты. Надменных заносчивых глупцов, из-за скуки поплатившихся собственной жизнью. Трусов, не способных драться и убивать, из опасения предстать перед Кругом - за убийство всего-то кучки никчёмных людишек, напуганного деревенского сброда, которые сильны только тогда, когда их много.
