— Не мельтеши, Леонид, не мельтеши, — охлаждал его дед. — Рыба, она этого не любит. Войдем в косяк, враз почувствуешь, что взяла. Не мельтеши.
«Косяк»! — вздохнул я. — А если мы сегодня вообще не войдем в этот косяк? Иди знай, где он ходит».
И вдруг я увидел, как удилища у деда и Леньки разом дрогнули, прогнулись. Лески натянулись, задрожали, как струны.
— Руль! — крикнул мне дед. — Руль прямо! — и начал осторожно выбирать свой самодур обеими руками.
Он будто прял пряжу. И Ленька в точности повторял его движения.
Рыбу я заметил еще в глубине. Она сверкала в лучах, пронизывающих толщу воды, поблескивала белоснежным брюшком и водила самодуры из стороны в сторону. Ей не хотелось подниматься наверх. Ой как не хотелось! Но самодуры подтягивали скумбрию все ближе и ближе к лодке, и я увидел, что на нижних крючках Ленькиного самодура — и у деда тоже — ходит еще одна рыбина. И еще! Косяк!
Ленька и дед подтянули самодуры к самому борту шаланды. Виляя хвостом, рыба уводила лесу под днище, тщетно пытаясь освободиться от крючков. Дед бережно извлекал каждую скумбрию из воды, обнимал ее трепещущее тело своей широкой ладонью, снимал с крючка и, бросая в баян, довольно крякал:
— Качалка!
Одна за другой летели рыбины в корзину. Наш баян ходуном заходил по палубе, заплясал.
Не выпуская из левой руки шкота, Соловей присел на корточки и с наслаждением погрузил правую руку в баян.
— Вовчик, — взмолился я с кормы: мне нельзя было выпустить руль, — Солова, хоть одну! Подержать!..
Соловей сжалился надо мной и протянул одну качалочку.
Скумбрия действительно была похожа на качалку. У меня даже пальцев не хватало, чтобы обхватить ее посередине. Но только формой прохладного скользкого тела она была похожа на предмет, которым домашние хозяйки раскатывают лапшу или мешают белье в выварке, а в остальном… Да разве имеет какая-нибудь качалка вот такое брюшко из белого мрамора с блестящими прожилками серебра? Или такую спинку с зелеными, голубыми и золотистыми разводами? Царь-рыба, хоть и живоглотка.
Это была большая взятка: дед Назар вытащил восемь рыбин, Ленька — девять. Правда, одна у него сорвалась, и Ленька сгоряча чуть было не нырнул вслед за ней в воду.
Затем косяк ушел от нас. Море покрылось рябью. Ленивые красавицы медузы, маячившие у поверхности, поближе к солнцу, ушли в глубину. И снова мы почти час водили наши самодуры всухую.
Впереди перед нами замаячил какой-то темный предмет. Вытянув шею, я вглядывался, даже ладонь козырьком ко лбу приставил, но так и не разобрал толком, что это за штуковина маячит в воде. На всякий случай я крикнул:
