Шиманский и до войны носил письма в наш дом. Но тогда нас мало интересовал этот высокий, худой, молчаливый почтальон. Одет он был всегда, летом и зимой, в один и тот же темно-синий мундир с голубой окантовкой, на голове фуражка с потрескавшимся лакированным козырьком.
Работал он в нашем районе давно, и все знали его по фамилии.
Когда наши оставили город, Шиманский исчез. И никто из нас не обратил на это особого внимания — были дела и поважнее. И за два года оккупации все как-то привыкли к тому, что во двор уже не ходит почтальон, — ведь письма получать было неоткуда.
Но вот когда неделю тому назад Шиманский вдруг снова появился в нашем дворе — это было событие. Быть может, если бы Шиманский просто прошел в квартиру Соловьевых и вручил письмо в руки Вовкиной матери, это событие не так взволновало бы нас.
Но Шиманский не прошел в тот день со своими сумками в полуподвальную квартиру Соловьевых. Он остановился возле нас, порылся в письмах и, достав маленький треугольничек, спросил Вовку:
— Соловьев, кажется, ты будешь?
— Я.
— Тогда держи вот. От батьки письмо. С фронта. Читай: «Полевая почта».
Вовка взял конвертик пальцами за острые уголки, прочел:
— «По-ле-вая по-чта…» — и задохнулся от радости.
— Домой неси, — легонько подтолкнул его Шиманский. — Матери неси.
И Соловьев понес.
Он как-то странно нес этот конвертик — за кончики, обеими руками. И шел странно. Ему бы рвануться что есть духу (ведь от дяди Паши письмо-то!), а он шел медленно, как будто у него что-то с ногами не в порядке, отнялись. Так мы и провожали его глазами до тех пор, пока он не скрылся в своем полуподвале. Потом мы обернулись к почтальону. Шиманский понял наши взгляды.
— Больше никому нет, ребята. Завтра будут. Ждите. Теперь каждый день носить буду, — сказал он и, подняв свои сумки, пошел со двора.
Я, Мишка, Оська и Валерка молча поплелись за Шиманским. Неужели одному только Соловью письмо, а нам так и ничего?
У ворот Шиманский обернулся и увидел, что мы все еще идем следом за ним.
— Нет вам сегодня писем, — разозлился Шиманский и даже ногой топнул. — Ну? Я же сказал: завтра принесу. Точка.
Шиманский сдержал слово и на следующий день принес еще одно письмо в наш дом. Письмо было для Доры Цинклер.
— «Полевая почта. От Я. М. Цинклера», — прочел Ленька.
Мишка и Оська по-прежнему жили у бабки Назарихи, и письмо мы отнесли к ней.
