Совсем рассвело, над зимовьем стоял сизый, волнистый столб дыма, когда Егор возвращался с ночного дежурства. Прежде чем войти в зимовье, Егор, помня строгий наказ Семена, снял с себя доху, повесил ее на колышек, что вбит в стену с наружной стороны.
«Нельзя заносить козью доху в тепло, шерсть с нее скоро облезет, — объяснял Семен. — Если с бережью носить, оставлять зимой на дворе, ее на много лет хватит». Чудак Семен, как будто собирается жить здесь многие годы.
После завтрака Егор завалился спать в углу на мягкой постели из высохшей на корне осоки.
А в это время в зимовье началось совещание, какие частенько возникали здесь обычно по вечерам. На этих совещаниях не избиралось президиума, не писалось протоколов, но обсуждения были активные. По сути дела, это были партийные собрания, потому что в числе одиннадцати зимовщиков — восемь большевиков.
Укрывшись полушубком, Егор уже начал засыпать, но тут заговорил Лазо, и сон с Егора как рукой сняло. Егор знал, что Лазо наладил связь с большевиками Амурской железной дороги. Оттуда регулярно, в определенное время, приезжал их связной к Шкарубе, где его поджидал уже посланец Лазо, пришедший будто бы проведать своих лошадей. Однажды таким посланцем был и Егор вдвоем с Семеном. Они получили тогда от связного и доставили Лазо три письма под сургучными печатями, газеты и какой-то сверток бумажный.
Вот и сегодня, получив почту, Лазо долго занимался с нею, советовался с Фролом и Богомягковым, что-то записывал у себя в блокноте, а теперь рассказывал зимовщикам о том, что советская власть пала и в Якутии, члены Центросибири во главе с Яковлевым расстреляны белыми властями, что аресты и расстрелы начались в Забайкалье и по всему Дальнему Востоку.
— Я считаю, — продолжал Сергей Георгиевич, — что отсиживаться в тайге мы больше не имеем права. Наше дело теперь быть там, в гуще народной, надо помогать им готовиться к борьбе с контрреволюцией. Время не ждет, товарищи, надо действовать, поэтому я решил так: завтра же отправиться в путь на Большой Невер, а там пробраться в Хабаровск и, если удастся, во Владивосток! Почему туда? Потому, товарищи, что там, как мне кажется, наибольшая опасность для революции. В сегодняшнем сообщении из Читы говорится, что во Владивостоке уже находится корпус американской пехоты под командой генерала Гревса. Зачем они туда пожаловали, кто их просил? Это первая опасность для революции на Дальнем Востоке. Вторая: восстание мы, безусловно, поднимем, но на помощь контрреволюции придут японцы, это несомненно, — помните, как нас еще весной предупреждал об этом товарищ Ленин?
