Афина Паллада | страница 47
Как вдруг газеты известили мир о новом, необыкновенном писателе Запада. Вышли его книги, в которые сразу влюбились все.
В тихой гостиной с медным камином и портретами лордов сидела Элина с книгой Джека Лондона.
Теперь она не поедет. Обстоятельства сильнее ее. Каждому будет ясно, что она приехала к его славе. И поймет ли он? Она не ответила на десятки его писем в те дни, когда он так нуждался в них.
Но надо было добиться развода. Развод мог утвердить только король. Элина принадлежала к фамилиям, составляющим честь нации. Ее предки были епископы, пэры, короли.
Выдержать долгую, изнурительную войну с окружающими традициями, предрассудками. Хотелось все это кончить, а потом написать ему и приехать такой, какой осталась в его сознании — юной, чистой.
А может, это и хорошо, что она не поедет теперь; пусть он никогда не узнает ее двойной души; пусть она останется зовущей к облакам…
Элина позвонила лакею и устало сказала, что билет уже не нужен. Тихо прошла в оранжерею и села на скамью возле любимых ромашек.
На зеленоватом небе безмерной усталостью чернели башни Тауэра. Вечернее солнце ласково легло на ее руки.
Маленькие, детские руки.
Бесстыдные, жадные руки.
Если бы забыть все, забыть колледж, Францию, мужа, любовника…
Но жизнь еще не кончилась. И в своем дневнике она записала:
«Мой милый Джек!
Я очень любила тебя.
Такая любовь никогда не кончится; она станет тише, глуше, но в сердце все равно останется.
Вместе нам быть нельзя.
Так лучше.
Нам останутся воспоминания.
Когда человек умирает, все плачут и любят; не хотят класть его в гроб и плачут; ждут день, два, три, и все-таки увозят его на кладбище… И садятся обедать за стол, где стоял гроб. Потом ездят на могилу и плачут, и любят. На могиле можно просидеть до темноты, но потом надо возвращаться домой.
Милый Джек! Я буду всю жизнь на могиле нашей любви. Я стану на ней крестом.
Прощай, мой Джек, мой охотник, мой муж!
Я целую тебя, и пусть ты проживешь жизнь, полную подвигов и свершений; такую, о которой ты мечтал в ту ночь…»
Теперь он был неразрывно с ней.
Она жила в мире его книг — в мире героической любви, мужества, верности. Явившись ему однажды, она навсегда ушла в волшебный мир уплывающих облаков.
Его не коснулся тлетворный дух обид, мелочных подозрений, ссор и свар, разочарований. Он писал ее как женщину высшей планеты. Она радовалась; поняла, что их счастье в вечной разлуке.
Своим характером, вспыльчивым, переменным, она бы мешала ему писать. Она даже порочна.