— Ты, что, сын шакала, собрался с гяуром хлеб преломить? — завелся охранник.
— Что ты, Султан, я помню слова нашего имама, и поделиться хотел с тобой, а не с этим, — он кивнул на меня, — неверным.
Думал надзиратель долго, с минуту, не меньше, и все же повелся на разводку Чингиза:
— Ладно, — пробурчал он, — навещу твоего дядю. Еще что-то ему на словах передать?
— Скажи только, что я помню его ко мне доброту, и перед смертью вспоминаю детство, проведенное в родных горах.
Охранник ушел, Чингиз вновь привалился к холодной стенке, а я спросил:
— А чего это ты с ним по-русски разговаривал?
— Ты здесь недавно, не понял еще, что на татарском языке здесь мало кто говорит. Одно слово — сброд.
— Так Султан, вроде бы татарин?
— Татарин, — согласился Чингиз, — только он ногай, а я ялыбойлу. У нас диалекты разные, и легче на вашем языке говорить.
— А сколько вас всего племен?
Парень поежился, уже успел продрогнуть, и ответил:
— Раньше нас в Крыму три племени было: ногаи, потомки кипчаков и половцев, таты, горцы, и мы, ялыбойлу, жили вдоль моря. Теперь только мы и ногаи остались, а татов, мало совсем, давно никого не встречал. Все в Севастополе сгинули, когда его атаковать попытались. Вместе с семьями туда поперлись, славу предков возрождать, и когда в городе бахнуло, то всех там и накрыло.
— А караимы, разве не татары? — удивился я.
— Нет, конечно, они потомки евреев из Хазарского каганата и степняков. Хотя, как говорят, предок нынешнего имама, еще в Великую Отечественную войну ездил в Берлин, к немцам, и те выдали ему бумагу, что они самые настоящие тюрки, а не евреи.
Разговор затих сам собой, я попробовал подремать, но куда там, ноги по щиколотку в грязи, берцы отобрали еще в лесу, а вместо них дали какие-то плетеные сандалеты, к стене не прижмешься, холодно, и на землю лечь, тоже не вариант, можно и не встать. Так я протоптался до вечера, стемнело, и мы с Чингизом стали ожидать Султана.
— Слушай, гвардеец, — спросил парень, — а правда, что у вас в Конфедерации можно ночью по городу пройти без оружия, и никто тебя не ограбит?
— Правда.
— И что, действительно, народ у вас хорошо живет?
— Лучше, чем у нас, пока нигде не видел.
— А если к вам эмигрировать, что думаешь, простят, что я татарин?
— А чего тут прощать, нация не самое важное, главное, чтоб закон понимал и знал, что ты не у себя дома, а в гостях. Если это в голове сидит крепко, то проблем нет, а если что не так, то всегда можешь домой вернуться, в принудительном порядке.
