Вновьприбывшие занимали места, указанные командиром батальона, под маскирующим покрытием пришли в движение технические сервомеханизмы, спеша к машинам Верхолина и Грина.
Комбат, оценив степень повреждений двух «Фалангеров» решил, что машины можно привести в порядок.
– Саймон, Антон, разрешаю покинуть рубки.
Докладов он от них не потребовал, – датчики постоянно транслировали Шмелеву ход боя, и он лишь скупо добавил:
– Спасли батальон, ребята. Жаль Максимова.
Саймон отстегнул страховочные ремни, встал с кресла.
Не верилось, что выжил.
Хотелось наружу, желание упасть лицом в траву и лежать, не двигаясь, ни о чем не думая, оказалось столь велико, что он и не стал сопротивляться внутренним порывам.
С ним творилось неладное, в рассудке стыл холод, перед глазами, будто призрачное видение постоянно возникал объятый огнем сгорающий в полуденных небесах пилот-ложемент лейтенанта Макарова.
Я ведь даже не знал, как его зовут… Познакомиться толком не успели…
* * *
– Зачем они расстреляли лейтенанта?
Верхолин, присев на поваленный, высохший ствол дерева, глухо произнес:
– Ты что, Саймон, вчера родился? У «Беркутов» работали боевые автопилоты. Машины, одним словом.
– Значит и любого из нас так же могут? Катапультироваться бесполезно?
– Могут. – Угрюмо подтвердил Антон. – А насчет катапультирования – кому как повезет.
Грин угрюмо молчал. Его вдруг начало мелко трясти. Противная дрожь не контролировалась рассудком.
Он впервые испытывал страх. Не секундный испуг, а глобальное, всепоглощающее чувство. В нем глохли звуки, вязли мысли, мир становился тусклым, враждебным.
– Антон, тебе не страшно?
– Война. – Пожал плечами Верхолин.
– Война? А нас кто-то спросил, хотим мы воевать?
– Саймон, заткнись, а? Не мути душу, и так тошно. – Антон отвернулся. Его не терзал страх, но что-то сломалось внутри во время боя, когда вдребезги разлетелись защитные оболочки мнимой иллюзорности происходящего, и сейчас слушая ватную, ненатуральную тишь, в которой глохли даже звуки от работы сервомеханизмов, меняющих бронеплиты на двух «Фалангерах», внутри разрастался не страх, а непознанное, непонятное, пугающее своей острой новизной чувство ярости, хотелось закричать, так чтобы лопнула туго натянутая струна перенапряженных нервов.
Он смотрел в чужие небеса, а в рассудке билась отрешенная мысль:
Нам не выбраться отсюда… Ни за что…
* * *
Высокие орбиты Анкора. Борт крейсера «Элиот».
Адмирал Ипатов наблюдал, как разведывательные сервомеханизмы медленно прочесывают базу РТВ.
