Когда Пере Ромеу вернулся из длительного путешествия, во время которого посетил Париж и Чикаго, он задумал открыть заведение, которое должно было удовлетворить самые разнообразные вкусы его друзей-интеллигентов. Во время пребывания в Чикаго он попал под влияние нового в то время символа века — велосипеда. Позднее, в Париже, познакомившись с ночной жизнью Монмартра и Латинского квартала, он задумал открыть в своем родном городе кабаре, аналогичное «Шат нуар» («Черная кошка»), где могли бы собираться поэты, художники, скульпторы, драматурги, придерживавшиеся самых неортодоксальных взглядов.
Для этого он выбрал новое здание в неоготическом стиле с тяжелыми балками под потолком и украшениями из резного камня и литого чугуна. Самый большой зал в нем должен был служить баром и концертным залом, где давались представления кукол и теней. Их устраивал Мигель Утрилло. В последующие годы его имя станет более известно благодаря его приемному сыну художнику Морису Утрилло. Художники Рамон Касас и Утрилло совместно редактировали журналы «Перо и кисть» и «Форма». На первых порах в кафе устраивались выставки. В основном они состояли из выполненных карандашом рисунков Нонела и оригинальных портретов, сделанных Касасом в стиле Стейнлена. Главным украшением зала являлась огромная настенная картина Касаса, на которой были изображены два бородатых мужчины, сам Касас и Ромеу, в белых и черных чулках, восседавших на велосипеде-тандеме.
Таверна рекламировалась как «пивной зал в готическом стиле для любителей атмосферы севера и андалусских садов юга». Организаторы мероприятий в «Четырех кошках», благодаря которым таверна стала знаменитой, принадлежали к поколению Русинола. Пикассо, в момент ее открытия находившийся далеко от этих мест, присоединился к группировавшейся вокруг этого заведения богеме, когда управление таверной перешло уже в другие руки. В кругу друзей он был известен под именем Бенджамин. Его талант стер разницу в годах между ним и его друзьями. Они мгновенно увидели в нем художника, стиль которого резко расходился с манерой мэтров, таких, как Касас, считавшимся ведущим портретистом своего времени и имевшим обширную клиентуру. Нелестные, но поразительно точные шаржи Пикассо на артистов, поэтов и музыкантов развешивались на стенах таверны как вызов общепринятому. Уверенность и неподдельность карандаша молодого художника, неожиданность линий, оттенков и надписей, столь непередаваемо раскрывающих характер изображаемого лица, вызывали восторг у друзей Пабло. Они понимали, что картины Пикассо были гораздо лучше работ художников старшего поколения. Но эти рано проявившиеся его способности оставались незамеченными за пределами узкого круга друзей.
