Вокруг облака, до земли два километра. Дрожит алюминиевая оболочка самолета. Я лечу из Варшавы через Москву, Иркутск в Улан-Батор. В Ур-гу. Закат. Миновали зеленую Беларусь, и кто-то воскликнул «Москва».
Золотисто-розовый курган термитника — новый небоскреб. Полосой, сверкающей мглой несется под крылом Москва. Самолет садился на бетонную полосу. В гостиничном номере блестели в лунном свете азиатские лица спящих мужчин. Меня разбудили в два часа ночи. На аэродроме самолеты в свете прожекторов. Они пронзают мой сон холодными серебряными ножами. Самолет летел впотьмах, оставляя далеко позади электрический муравейник Москвы. Огнедышащие моторы.
Oh, sein Gesicht war diese ganze Weite, die jetzt noch zu ihm will und um ihn wirbt[11].
Я прикрыл глаза. Когда я их открыл, самолет был наполнен дневным светом. Монголы летят в Ургу. Китайцы в Пекин. На красной ковровой дорожке, рядом с креслом играет девочка. В зеленом пальтишке. Черные гладкие блестящие волосы, черные глазки. Крой век, щеки, рот. Она сосредоточенно рассматривает ножку материнского кресла. Солнце глядит в иллюминаторы. Девочка начинает плакать. Ее сажает на колени мужчина в синем пиджаке. Девочка заглядывает ему в рукав, потом трогает пуговицы, пересчитывает. Самолет летит на высоте трех тысяч метров. Казань, Свердловск. Эти блюдца с синей водой, расставленные в зелени, — озера. Эта крылатая тень на молочном облаке внизу — тень нашего самолета. Новосибирск. Пространство продевают в меня. Оно проходит сквозь. Реки, города, облака, лица, озера, звезды, аэродромы, лица, завтраки, обеды, гостиницы, цветы, лица, лица и лица.
Тридцать лет назад: я еду в деревню, на каникулы. Автобус отходит с рынка. Маленький желтый автобус. Наша «большая» дорожная корзина уже водружена на багажник. С матерью и братьями я трясусь на кожаном сиденье, словно на лошади. Сердце тревожно сжимается — за рулем Дубеляк. «Вот ведь дьявол, как выпьет, вообще на дорогу не смотрит». Все об этом знают и глядят на спину шофера в потертой кожанке. Мотор кашляет и фыркает. Меняем колесо.
Расстояние в пятьдесят километров «дьявол Дубеляк» одолел за два часа. Мы выходим, одуревшие от выхлопных газов. Повозка еле тащится. Покачиваются плетеные кузова, мы сидим на покрытых ковриком вязанках сена. Скрипят в лучах тихого июльского солнца спицы, перемалывают песок. Пахнет медом — не то от лошадей, не то от лип. Прозрачным желтым медом. В полдень подвода останавливается в тени дерева. Мы бежим в лес. В придорожной канаве черная ежевика, согретая солнцем, покрытая белой пылью, самая сладкая и ароматная. Под ногами колючая сухая подстилка. Голубика в синем тумане. Мелкие дурманящие плоды. Синие и оранжевые бабочки.
