Я переступил порог беседки, и она тут же непроизвольно отступила на шаг назад.
— Не вы, сударыня, a я должен просить прощения, — сказал я. — Я живу здесь в качестве гостя и только со вчерашнего дня. Вы же, без сомнения, имеете отношение к семье хозяев и, если вы находите мое общество нежелательным, я сразу же удалюсь.
Все время, пока я говорил, она неотрывно смотрела на меня. Ее лицо снова прояснилось, однако странный блуждающий взгляд вызывал подозрения, что это очаровательное существо, вероятно, несколько не в себе, что подтверждалось, кроме того, ее необычным одеянием.
— Как я могу прогнать вас, — ответила она — теперь уже весьма любезным, хотя и очень тихим голосом. — У меня теперь нет никаких прав на это место, и я должна только радоваться тому, что мне разрешают время от времени приходить сюда и смотреть на цветы, так любимые мною прежде. Но я сама по легкомыслию лишилась права ухаживать за ними. Да они и не нуждаются в моем уходе: Взгляните-ка, как сильно они разрослись и без моей помощи. И Бог теперь заботится о них. — При этом она вздохнула и поднесла к своему вздернутому носику бутон розы. После короткой паузы девушка снова заговорила со мной:
— Сейчас, значит, здесь живете вы. Не правда ли, чудесный уголок? Мне здесь тоже нравилось, когда мне было разрешено. Но… не будем об этом. У каждого своя судьба, и каждый носит ее в своем сердце.
Мы снова замолчали. Ее посещение казалось мне все более странным, и хотя все, что она говорила, было не лишено смысла, у меня в голове неотвязно мелькала мысль, что здесь что-то нечисто.
— Не хотите ли вы зайти в беседку, сударыня? — наконец спросил я, однако она в знак протеста испуганно замахала рукой.
— Нет, нет! — прошептала она. — Там, внутри, живут воспоминания: нехорошо было бы будить их. Однажды, когда все изменится и мне не нужно будет сидеть там одной, я тоже буду смеяться и плакать там, внутри, в прекрасном полумраке. Это не может продолжаться долго: и без того это длилось слишком долго, и иногда мне кажется, что я ждала напрасно. Но, не правда ли, вы ведь согласны со мной, что верность — она ведь не глупая выдумка, и человек может ей учиться в жизни; a если ей научилась я, то почему другой должен отчаиваться? Ах да, отчаиваться! Я, конечно, тоже часто отчаиваюсь: таким становишься, когда слишком долго спишь и видишь грустные сны. Если вы позволите, я присяду здесь на минутку, a потом сразу уйду прочь.
Стул, на котором я сидел вчера ночью перед беседкой, все еще стоял на прежнем месте. Молодая особа опустилась на него, скрестила свои маленькие, в белых атласных туфельках, ножки, выглядывавшие из-под складок не слишком длинного батистового платья, и глубоко вздохнула, словно прогулка лишила ее сил. При этом она, казалось, совсем забыла о моем существовании, поскольку занялась своим туалетом: сняла шляпу, подняла рукава до плеч и в паузе между этими действиями с выражением страстного желания на лице нюхала свою розу.
