Люська, несмотря на свое аморфное состояние, что-то почувствовала, она обеспокоено взглянула на меня и прошептала:” Не смотри”.
— Я и не смотрю, — равнодушно сказала я, — больно надо…
Первое время я заходила к Люське почти каждый день после работы, даже, кажется, изрядно надоела ей. А уж когда Гришка вернулся, мои визиты стали и вовсе неуместными. Да и мне смотреть на этих влюбленных голубков было, честно говоря, скучновато. Семейные идиллии — не мой жанр.
В общем, убедившись, что она действительно ничего не помнит и не собирается пилить вены тупым ножом и топиться в стакане с томатным соком, я вполне успокоилась.
В конце концов, это еще не самое страшное. Тем более, что она действительно ничего не помнит.
Она ничего не помнит, я ничего никому не скажу, а те ублюдки и подавно не заинтересованы в утечке информации. Судя по тому, как они тщательно заметали следы, вечера воспоминаний не входят в их дальнейшие планы. Никто ничего не узнает. Это главное. Значит, все нормально.
И я решила уделить некоторое внимание личной жизни, изрядно подзапущенной за последнее время. Тут у меня как раз кое-что наметилось в этом смысле. Один довольно симпатичный аспирант. Костя. Правда, разведенный. Но с серьезными намерениями. Правда, жил он в общежитии в комнате на двоих. Но зато у него была своя собственная палатка. И мы с ним очень увлеклись рыбной ловлей. Это было так романтично — лес, озеро, розовый закат, булькающая на костре уха. Мы купались голыми перед сном, а потом забирались вдвоем в один спальный мешок и … Ну, ладно. Что об этом вспоминать. Все это было давно и неправда. Но он действительно собирался на мне жениться. И говорил, что любит. Врал, наверное…
Однажды я выбрала свободный вечер и забежала к Люське. Она была одна, и я сразу поняла — что-то случилось.
— С Гришкой поругалась? — спросила я.
Она вяло пожала плечами.
— Поругалась, — укоризненно сказала я. — Из-за чего?
Она молчала, опустив голову.
— Ну, давай, рассказывай! — потребовала я. — Небось из-за ерунды?
Она вскинула голову и глаза ее стали выпуклыми от слез.
— Я беременная, — сказала она.
— Так это же хорошо! — не очень искренне сказала я. Не знаю, почему, но я сразу почувствовала недоброе.
Кстати, выглядела Люська ужасно — лицо землистое, вся в каких-то пятнах.
— И какой срок? — поинтересовалась я.
— Поставили двадцать четыре недели, — сказала она, — но это неправильно. Ведь Гриша только в конце апреля вернулся, — значит, никак не может быть больше двадцати… Но это ничего, пускай, это даже хорошо, потому что раньше в декрет отпустят. Только…
