— С каких пор физические усилия перестали быть интеллектуальными и творческими? Поверь мне, это искусственное разделение! Все наши усилия направлены на то, чтобы перехитрить природу. Мужчины в этом деле обскакали женщин, многие встали на высокие каблуки. Аэробика, поворот рек… Электронная музыка и пластмассовые цветы в ресторане «Москва». Господи…
— Ты ходишь по таким дорогим ресторанам? — подкузьмил Иванов.
— Это оттого, государь мой, что осетрина там пока не пластмассовая. Но часто ли я туда хожу, можно судить по тем же гвоздичкам. Со временем они становятся розовыми, потом совсем белыми. Представляешь? Постирал — и баста! Они опять чистенькие…
— Говорят, Хаммер построил нам Дом торговли, а в доме целый синтетический сад.
— Он всегда отделывался от нас суррогатами. Все в общем-то сводится к правде и лжи, к искренности и тайне. Неискренние борются с искренними, обманывают совестливых. И побеждают. Да еще говорят: вы дураки, а дуракам так, мол, и надо.
— Ты тоже считаешь, что искренность и совестливость равносильны глупости? — глядя на часы, спросил нарколог.
Медведев подзамялся. Сделал дурашливую гримасу и крякнул.
— Говори, говори, — не отступал Иванов.
— В какой-то мере — да! Впрочем, нет. Совсем нет!
— Так да или нет?
— Нет! — Медведев ударил по своему дощатому столу так, что тарелка подпрыгнула.
— И ты считаешь, что можно выжить, будучи искренним?
— И можно, и должно! Более того, дорогой Александр Николаевич, только так, наверное, и можно выжить.
— А какой смысл? Выживать?
— Вечный вопрос русского интеллигента! — засмеялся Медведев.
— Мне жаль всех умерших… — Иванов разглядывал этикетку «Мускателя», — особенно умерших насильственно и безвременно…
— Ты знаешь, мне тоже. Почему-то мне особенно жаль Пушкина… Представляешь? Я иногда плачу о Пушкине… В новосибирском Академгородке я видел кость — детскую лопатку с дыркой. Пробита стрелой или копьем. Еще во времена мамонтов. И мне жаль это дитя так же, как Пушкина… Ты, может, переночуешь?
Иванов отказался. Медведев снял с полочки какую-то книгу, раскрыл и написал что-то на титульном листе:
— Возьми, полистаешь, когда будет время.
.. Александр Николаевич Иванов уехал с последним электропоездом. Вагоны были совсем пусты. Он раскрыл обернутую в газету книгу и прочитал: «Иван Шмелев. „Праздники, радости, скорби“». Дальше шла размашистая медведевская надпись:
Я понимаю смерть как возникновение и завершение борьбы между моим телом и духом. Гармонию их называю жизнью…
