— День рождения?
— Да…
— У тещи или у дочки?
— У жены, бегемот! — Медведев весело, но пронзительно поглядел на своего сотрудника. Их отношения развивались вполне определенно: от взаимного симпатизирования к дружбе. — Послушай, Женя, а у тебя была любовь?
— Была, да сплыла, — ответил Грузь.
— Как так? Ну, расскажи, расскажи! Ты ведь знаешь, я не болтлив.
— Да так. Я пригласил ее в гости к приятелю. Там коктейли, музыка и все такое. У меня на брюках расстегнулась «молния», а я был в белых трусах…
— Ну и что? — Медведев думал теперь совсем о другом, но слушал.
— А то, что я заметил это слишком поздно. На этом все и кончилось.
— Зря! — серьезно сказал Медведев. — Может, она не заметила? Может, она и не разлюбила тебя…
— Зато я разлюбил себя, — сказал Грузь. — В том возрасте это было равносильно тому, что разлюбили тебя. Да и сейчас так же…
— Всё впереди. У тебя все изменится, Женя.
— В какую сторону, шеф? — спросил Грузь, уходя и не дожидаясь ответа, потому что телефон опять зазвонил.
Медведев неохотно взял трубку.
— Старик, ты помнишь наш разговор? — послышался голос Бриша.
— Ты подозреваешь, что у меня склероз? — сказал Медведев. — Напрасно. Нет, с начальством я не встречался, предпочитаю как можно реже… Что?
Голос Бриша то и дело прерывался каким-то хрипом:
— …Как говорит мой друг…
— Кто, кто?
— Мой друг Аркадий. Тот самый, журналист номер один.
— Разве он еще не удрал на Запад? — шутливо спросил Медведев.
— Старичок, зачем ему удирать? Он ездит туда чуть ли не ежемесячно.
— Ясно. Так вот, Мишенька, если будешь работать у нас, заграничные поездки — долой. Хорошенько подумай.
— Я уже подумал.
— Тогда я сейчас же иду к шефу. Ты будешь у нас вечером? Але-у… Вечером я доложу тебе о визите. Ну да, к моему шефу. Пока.
Медведев опять откинулся, набрал в легкие воздуха и, чтобы не запеть про блоху, шумно выдохнул. Потом по трехзначному внутреннему позвонил Академику. Академика на месте еще не было (он появлялся в институте ежедневно, но всегда в разное время).
Пришлось ждать.
Академик был давно равнодушен к науке, но, обращаясь с бумагами, проявлял поистине футбольный азарт. Глаза его загорались и при виде не обделенных природой женщин, об этом знали все работники института. Но слабость к антиквариату Академик даже от самого себя заслонял любовью к искусству, а об этом ведомо было, пожалуй, одному Медведеву. Академик сидел у него на крючке. Было приятно сознавать, что в любой момент шефа можно подсечь с помощью какого-нибудь медного православного складня или изображающей Будду нефритовой статуэтки. Религия и художественные достоинства имели мало значения, в расчет брались только возраст безделушки и благородство материала. Хобби? Но Медведеву почему-то представлялось, что и сама работа для Академика тоже не более чем хобби, что главным в его жизни было что-то иное, не известное, может, и самому Академику.
