В зале имелась небольшая эстрада, стоял рояль. Когда вежливые, в белых куртках, алжирцы разнесли мороженое, бритый профессор произнес речь и незаметно для себя вошел в роль тамады. Он каждому усиленно предлагал выступить или сделать что-то иное, например, спеть или прочесть стихи. Иванов наблюдал за всем этим с профессиональной точки зрения…
Ему хотелось еще раз увидеть вечерний Париж, а вместо этого он выслушивал нелепые и бесконечные тосты.
Слово взял мужчина одной из супружеских пар. Он рассказал анекдот. Затем говорил Саманский, причем такую несуразицу, что все замахали руками. Нашлась и певица. Та самая, что имела манеру перекладывать за обедом куски из своей тарелки в тарелку соседа: «Пожалуйста, съешьте, мне ни за что не съесть». Она под свой собственный аккомпанемент спела романс на слова Беранже. «Подайте милостыню ей!» — звенело под потолком чуть ли не басом.
— Александр Николаевич, а вы что отсиживаетесь? Вам, вам слово! — кричал бритый профессор.
Иванов водку не пил, но французское розовое тоже имело силу. В голове образовалась каша, он не знал, что и о чем он думает. К счастью, профессор перекинулся на Аркадия. «Почему все они такие уверенные в себе? — подумалось Иванову. — Профессор, хозяйка ФЭДа. И этот пижон с грустной улыбкой. А что он читает? Экспромт? Нет, наверняка придумано раньше»…
Жидкие хлопки заставили Бриша и Мирского прервать разговор на какую-то важную тему. Но они продолжали объясняться даже и тогда, когда на эстраду вышла раскрасневшаяся Люба Медведева. Сначала она играла неуверенно, помогая рукам всем корпусом. Под конец движения стали раскованнее, эластичней, музыка начала как бы отдаляться от исполнителя. Любу вынудили играть еще и еще. Иванов достал авторучку и написал на бумажной салфетке: «Чайковский. „Июнь. Баркарола“. Если можно». Он послал эту записочку по эстафете, но было поздно, Люба как раз убегала с эстрады. Она села, пробежала глазами записку и вдруг отвернулась. Прикусывая губы, шевельнула ресницами.
Минут через пять, когда бритый профессор наметил очередного оратора, Иванов незаметно подсел к столу Любы.
— Это я просил исполнить Чайковского, — сказал он.
— Да? А откуда вы знаете, что я люблю «Баркаролу»?..
— Я был даже на вашей свадьбе, — он улыбнулся. — Моя фамилия Иванов.
— Так вы и есть тот самый Иванов? Муж так много о вас рассказывал…
— Хорошее или плохое?
— Конечно, хорошее.
— Вот идут ваши приятели, — сказал он, замечая, как наливается розовым ее нежное, обрамленное светлой прядью ухо.
