Роковой бал | страница 26
Наверное, с небес мама может заглянуть в мои дневник и прочесть все, что я написала. Так что я пишу как будто для нее. Я знаю, ей бы очень поправилось, как я танцевала на балу. Интересно, что бы она сказала о моем выборе? Наверное, одобрила бы. Сэр Джеральд ей вряд ли понравился бы, и еще она бы согласилась, что сэр Чарльз для меня слишком стар.
Что-то глаза слипаются. Пора спать.
Февраль,
Пятнадцатый день,
год от Рождества Христова
1569
Я хотела заснуть, но не удалось. Никак не могу успокоиться и должна все записать.
Сняв с кровати покрывало, я заметила на подушке маленький сверток. Сначала я очень удивилась, кто мог его мне оставить, но потом вспомнила последние слова королевы. Я схватила сверток, поднесла его к свече — и тут же выронила, увидев знакомый почерк. Это писала моя мама год назад. 14 февраля 1568 года, в ночь своей смерти.
Иногда я думаю: как было бы хорошо, если бы в ту ночь я была не собой, спокойно спавшей в маминой спальне, а ангелом! Тогда, милостью Божьей, я сумела бы ее спасти.
Попробую все изложить по порядку; как рассказчик на ярмарке. Может, тогда мне станет легче. Я слышала, что если пересказать то, что тебя мучает, боль стихает, а память перестает сопротивляться и гнать сон.
Моя мама, леди Маргарет Кавендиш, была фрейлиной Ее Величества, смотрительницей королевской спальни, одной из ближайших подруг королевы. 13 февраля 1568 года она ужинала с Ее Величеством (а перед этим зашла в мою спальню и поцеловала меня на ночь, пожелав спокойной ночи).
Неожиданно вошел человек от мистера Сесила, секретаря королевы и сообщил, что прибыло срочное донесение из Шотландии. Тогда королева (она сама мне об этом рассказывала), сказала, что вернется минут через десять, предложила моей маме выпить немного вина, чтобы прошла ее головная боль, и удалилась узнать новости.
А мама налила себе вина и выпила…
Именно в этот момент я и представляю себя ангелом. Я бы влетела в комнату, когда мама взяла бокал в руки, и закричала:
— Не пейте это вино, миледи!
А поскольку мой вид произвел бы на маму сильное впечатление — ореол, крылья и всякое такое, она уронила бы бокал на пол. А потом какая-нибудь королевская канарейка, из тех, что вечно дергают тебя за волосы, подлетела, отпила из лужицы и упала бы рядом, так что все бы немедленно поняли, что вино отравленное.
А потом вернулась бы королева, позвала стражников, и приказала проверить вино. И тогда бы доктор обнаружил в нем смертельный яд под названием горетрав, и королева приказала бы закрыть все входы и выходы и обыскать дворец, и они поймали бы этого гада-француза, подосланного Гизами, чтобы отравить королеву…