* * *
После отъезда Бернара семья испытала не грусть, а какое-то сладостное облегчение. В доме прекратились конфликты и воцарился покой, столь свойственный деревенской жизни.
Париж встретил Бернара во всем своем блеске и разнообразии. Яркие огни ночных улиц, роскошные витрины магазинов, невероятное количество ресторанов и кафе и вечно спешащий куда-то нескончаемый поток людей приводили его в восторг. Деревенская жизнь на фоне этого великолепия выглядела еще более убогой и рутинной. Наконец вдохнув сладостный воздух свободы, восемнадцатилетний Бернар был невероятно счастлив и полон самых фантастических иллюзий и призрачных надежд.
Он поступил на учебу в колледж морской навигации. Появились новые друзья. Они беззаботно проводили время, шатаясь по различным увеселительным заведениям. Особенно легко он себя чувствовал до тех пор, пока отец присылал деньги. Но однажды приехав и увидев, чем занимается сын (Бернар писал, что занят исключительно учебой, а в свободное время посещает выставки и музеи), тот перестал ему помогать. Бернару пришлось устроиться на работу. Крепкого, пышущего здоровьем и силой детину сразу приняли разнорабочим в крупный продовольственный магазин на улице Сен-Жермен. Тогда ему пришлось значительно труднее. Он понял, что деньги добываются не так уж просто, и тратить их направо-налево перестал.
А потом тетушка Розали решила отметить свой день рождения. Ей было тоскливо. Даже Бернар, которого она очень любила, не оправдал ее надежд. Целыми днями он пропадал в колледже, потом работал. А она сидела одна, коротая дни.
С того памятного дня и началась новая страница в жизни Бернара Куффре. Самая волнующая и прекрасная. Ах, если бы они были чуточку умнее, терпимее друг к другу. Как могли быть счастливы сейчас.
Но Матильда… В случившемся есть и ее вина. Да, она любила, но как-то уж очень эгоистично и… Она часто плакала, ревновала без повода… А это так раздражало гордого и уж очень независимого Бернара.
От воспоминаний заныло сердце. На душе стало еще тоскливей. Появилось чувство опустошенности.
Хотелось рыдать, но не было слез.
* * *
Скрипнула дверь, вошла Арлетт. Она молча подошла к туалетному столику и начала листать журнал. Это молчание было убийственным для Бернара.
— Почему молчишь? — наконец он набрался храбрости и решил заговорить первым. — Ты на меня злишься?
Как мужчины бывают недалеки и наивны!
— Не выдумывай, Бернар, — сказала Арлетт, — я не злюсь на тебя. Я понимаю, ты много страдал, раз дошел до такого. Я понимаю и тем не менее, ревную. Да, я ревную к ней. Но куда больше ревную к твоему горю. Ты мог бы чуть больше доверять мне. По-моему, так было бы лучше.
