* * *
В тот день Бернар закончил работу раньше обычного. Жак, механик, поливал из резинового шланга деревянные мостки, о чем-то мурлыкая себе под нос и не забывая вовремя затягиваться сигарой. Молодой швед, капитан гигантского танкера, в данный момент стоящего в доке где-то в Панаме, вежливо откозырял, прощаясь до завтра, и направился, весьма внушительный в своем безупречном костюме, к стоящей на стоянке новенькой «хонде». Поворотом рычага Бернар погасил разбросанные по глади озера небольшие плавучие маяки и накинул куртку. Пора домой.
Но, как ни странно, возвращаться не хотелось, и Бернар долго курил, сидя в машине и стряхивая пепел в приоткрытое окно.
В общем, нельзя сказать, что ему не везло. Хорошая работа, любимая жена, сынишка, дом — стоит ли требовать от жизни большего? Но иногда приходили минуты, когда становилось обидно. Что-то тут не так. Другие, не он, водят сквозь бури стальные корабли. Другие, не он, наперечет помнят все портовые кабаки от Фриско до Касабланки. Другие полной грудью вдыхают ветры океанов, это их любят женщины с разных континентов и это они покидают уют и теплые дома, чтобы, поднявшись на мостик, уйти в ночь и шторм. А его удел — командовать игрушечными кораблями на игрушечном море. Уходит не он — уходят от него. Друзья, с кем вместе начинал, давно стали просоленными морскими волками и только изредка заглядывают, чтобы рассказать о дальних странах и оставить очередную раковину для каминной полки. Однажды ушла и любимая женщина.
* * *
Она вышла из ванной и положила руки ему на плечи. Сквозь тонкую ткань пижамы он ощущал ее влажную кожу. Ощутил ее тело и ток крови в нем.
— Ты злишься от того, что я ревную тебя к твоим друзьям? — спросила она.
Он отрицательно покачал головой. До чего хороша. И теперь, через восемь лет, Бернар отлично помнил каждый изгиб ее тела, абрис чувственных губ, тяжесть волос, он мог с закрытыми глазами нарисовать ее профиль и заставить ее голос, чуть хрипловатый глубокий, бесподобный голос зазвучать в своих ушах так, словно он и вправду его слышит. Мог. Но он почти никогда этого не делал. Он запретил себе вспоминать. Почти запретил.
Наяда, вышедшая из волн океана. Шелковистая кожа, пахнущая водой и молодостью.
— Пусти меня, — сказал он.
Она ничего не ответила. Эта чистая линия от высоких скул к подбородку. Губы. Тяжелые веки и ее грудь, прижимающаяся к его груди…
— Пусти меня, или…
— Или?.. — переспросила она.
* * *
Перед открытым окном гудела пчела. Бернар следил за ней взглядом. Вероятно, сначала ее привлекали гвоздики, стоящие в вазе на соседнем окне, а теперь она искала другие цветы. Пчела влетела в комнату, покружилась и наконец села на край рюмки из-под кальвадоса, стоявшей на подоконнике.
