Оказалось, что в снах ранней юности, еще ни разу не сев в самолет, пилот летал выше домов, к облакам. Видимо, это был знак особого летного таланта.
Любовь тоже крылатое чувство. Представляя в те времена Матильду, Бернар часто видел у нее за плечами два белоснежных лебединых крыла, подобные крыльям ангелов, причем крылья эти вовсе не казались принадлежностью маскарадного костюма, а, напротив, смотрелись естественно, словно и впрямь находились на своем законном месте.
Было время, когда он очень остро чувствовал ее духовное превосходство над собой, и тогда в сердце его залегла обида. Ему казалось, что он не достоин внимания столь удивительной девушки, что он слишком груб, неотесан, слишком заземлен и недостаточно духовен для нее.
От мыслей таких он бывал смущен и часто в самом деле угловат и неловок, сердясь на себя и тихо чертыхаясь. Конечно, это была обычная мужская мнительность. Воображение то и дело подсказывало ему различные нелестные сравнения. То она была для него богиней, снизошедшей до смертного, то принцессой, полюбившей конюха или садовника. Увы, у каждого человека бродят где-то в плохо освещенных закоулках души такие полумысли-полуобразы, о которых наутро лучше и не вспоминать.
Но скоро все эти шероховатости сгладились, так мила и предупредительна оказалась Матильда в то лето, так щедра, скромна и искренна, так радостна в любви и преисполнена нежностью и теплом ко всему живому.
Они любили тогда путешествовать наугад. Покинув Париж, они избрали своей штаб-квартирой Марсель, раскинувший белые улицы перед лазурным морем, они брали карту Прованса, и кто-нибудь из них, зажмурив глаза, вытягивал палец — какой город или городишко оказывался под ним, туда они и ехали на его видавшей виды машине, сигналя на деревенских перекрестках и завтракая наскоро на траве у дороги.
Странно — чаще всего в этом похожем на спиритический сеанс выборе места у них выпадал городок Кевал-Бланк, совсем маленький и вряд ли на самом деле интересный. Но он был точно заколдован: всякий раз что-то мешало им попасть туда. То проскочили нужный поворот, то застряли в другом (отнюдь не худшем) месте.
Матильда однажды сказала о нем:
— Ты знаешь, как я рисую себе этот таинственный город?
Там давно уже нет ни одного живого существа. Плющом увиты развалины старых римских домов и разбитых колонн. А на площади высится изваяние одинокого коня из потрескавшегося белого мрамора, высотой чуть ниже деревьев, и пустые конские глаза вечно смотрят в никуда. Еще там растут крошечные жесткие колючие кустарники, иногда пробегают ящерицы и кричат цикады. И больше ничего нет. Но я думаю, что ночью, при лунном свете там должно быть страшно.
