Она могла позвонить друзьям или просто глядеть на ласковое синее небо. Но, к счастью, ей помог всезнающий инстинкт и она сделала самое благоразумное, что можно было сделать, а именно — не сделала ничего.
Матильда не составила никакого плана, она дала себе полную свободу, отрешилась от всяких намерений и целей и предоставила случаю выбрать ей путь. Короче говоря, она отдалась во власть уличного потока, медленно проносившего ее мимо сверкающих витринами магазинов берегов и быстрее — через речные пороги — переходы с одного тротуара на другой.
В конце концов волны выкинули ее на бульвары. Чувствуя приятную усталость, девушка нашла временное пристанище на террасе кафе на углу бульвара Хаусман и улицы Друо.
«Ну вот, опять я здесь, — думала Матильда, закуривая тонкую дамскую сигарету и томно откидываясь на спинку плетеного белого стула, — и вот передо мной Париж. Ну, прекраснейший из городов, столица поэтов, центр мира и любимец богов, начинай, выкладывай, что имеешь. Покажи, чему научили тебя ясноглазые мечтатели и международные авантюристы, покажи мне твой непревзойденный фильм «Парижские бульвары», шедевр света, красок и движения, фильм, в котором участвуют тысячи неоплаченных и неподсчитанных статистов под звуки неподражаемой музыки твоих улиц, звенящей, грохочущей, шумной.
Не скупись, скорее покажи себя, покажи, на что ты способен, заведи свою исполинскую шарманку, дай послушать шумы и звуки твоих улиц, пусть катятся машины, кричат рекламы, ревут гудки, сверкают магазины, спешат люди — вот я сижу и жду, я хочу почувствовать тебя, у меня есть досуг и охота смотреть и слушать до тех пор, пока не зарябит в глазах и не замрет сердце. Ну начинай, не скупись, не утаивай ничего, больше, больше давай, громче, громче и ярче, давай все новые крики и возгласы, гудки и дребезжание, гул и обрывки музыки.
Меня все это не утомит, я вся превратилась в зрение и слух, ну скорей, отдайся мне целиком, ведь я тоже отдаюсь тебе, отдайся мне, вечно новый, вечно пленительный город!»
И — третье очарование этого необычного утра — она уже ощущала по знакомому трепету в крови, что сегодня у нее опять один из тех ее приступов любопытства, которые чаще всего приходили к ней после путешествия или бессонной ночи.
В такие дни Матильда чувствовала себя раздвоенной и даже, если сказать поточнее, в ней уживалось сразу несколько человек. Причем не все они блистали христианскими добродетелями. Ей уже мало было тогда ее собственной, ограниченной определенными рамками жизни. Что-то напирало, теснило ее изнутри, словно выталкивая Матильду из оболочки, из ее собственного тела, как бабочку из куколки. Все поры раскрыты, все нервы напряжены, это были уже не нервы, а тончайшие горячие нити.
