общества заменяется другим. И потому, что уже много раз упоминались
одни и те же лица, и оттого, что стиль и содержание их жизни обозначи
лись полно. Возникает впечатление разъединенности. Общество есть —
общественности нет. Всякий живет сам по себе, и чем больше на глазах у других, тем больше сам по себе. Есть общепринятые мнения — нет солидарных поступков. Наученные декабрем 1825 года, не решаются на них и не верят в их какой-либо смысл. А может быть, потому и не верят, что не
решаются.
Безнадежное одиночество Пушкина, о котором скорбит рассказчик, приобретает основание в неосознанном одиночестве каждого из его друзей.
Идут балы, визиты, обеды в клубе, чаи, разговоры на литературные темы, и
часто собеседники расстаются лишь на несколько ночных часов. Трагизм
созданной картины — в схожести ее форм с формами бурной обще
ственной жизни.
Продолжается рассказ — литературоведческая передача. Но на наших
глазах события становятся сценами, люди — образами. Это театр
Андроникова, в котором свои приемы и способы изобразительности.
Тональность рассказа многократно меняется. Речь льется непроизвольно,
рождаясь тут же, сообразуясь с тонкой внутренней режиссурой, природа которой у Андроникова импровизационна. Ему
не нужны отрепетирован
ные ходы, хотя какие-то предварительные соображения у него несомненно
имеются. Есть то, что не дано даже незаурядному чтецу, — свое, незави
симое от акта публичного выступления отношение к тому, что происходило в 1836 году, и постылая полнота сведений о том, как это произошло.
Он одновременно следователь, свидетель и прокурор —
сочетание, невозможное у мастера художественного слова.
Говорят, что Андроников — представитель «театра одного актера». Возможно. Прослеживаются его истоки и окрестности (это сделал Шкловский
еще до войны). Только у этого театра нет истории. Есть несколько имен, вероятно, три: Закушняк, Яхонтов, Андроников. Есть четвертое — Цявлов
ский. Но выдающийся ученый-пушкинист, поражавший участников научных собраний одной особенностью своего таланта —
естественным умением лепить образы героев своих исследований, — на эстраде не
выступал, хотя он-то ближе всех к Андроникову. Закушняк создал жанр
интимного, камерного рассказа. Яхонтов показал силу литературного
монтажа и первым взял документы как материал для художественности.
Андроников — сам добытчик документов, их исследователь, интерпретатор.
«Художественное слово» — жанр дряхлеющий, его подтачивает литера
