Путь к массам искала и баварская военщина. Большое внимание уделялось специальной подготовке пропагандистских кадров. Была раскинута обширная сеть, предназначенная для отлова сколько-нибудь способных кандидатов в «народные трибуны». В неё не мог не попасть ефрейтор Адольф Гитлер. О том, какое значение придавалось пестованию «народных трибунов», свидетельствует послание капитана Майра (начальника курсов, где проходил обучение будущий фюрер) нашедшему убежище в Швеции В. Каппу. Капитан явно горд тем, что ему удалось «поставить на ноги несколько дельных молодых людей». Один из них, «герр Гитлер… становится движущей силой, народным оратором первого ранга».[30 - Цит. по: Archiv fuer Sozialgeschichte. Bonn; BadGodesberg, 1972, Bd. XII. S. 413.]
Сам Гитлер отнюдь не сразу ощутил себя «фюрером». Ещё во время встречи с А. Мёллером ван ден Бруком в 1922 году Гитлер смотрел в рот своему велеречивому собеседнику и сказал ему: «У вас есть все, что отсутствует у меня. Вы разрабатываете духовное оружие для Германии. Я же не более, чем барабанщик и собиратель, давайте работать вместе»[31 - Pechel R. Deutscher Widerstand. Erlenbach; Zuerich, 1947. S. 279—280.]. Можно согласиться с германским историком А. Тиреллом, что только после мюнхенского путча и последовавшего за ним судебного процесса Гитлер начинает ощущать себя уже не просто «национальным барабанщиком», а фюрером.[32 - Cм. Tyrell A. Von «Trommler» zum «Fuhrer». Muenchen, 1975.]
В эту новую роль он вошёл довольно быстро и стал не только фигурой, интегрирующей разнообразные эмоции, страхи или интересы; «в ещё большей степени он и сам придавал событиям их направление, масштабы и радикальность». По сравнению с прочими родственными системами национал-социализм, как подчёркивает Фест, стал «самой радикальной и безоговорочной формой проявления фашизма». И именно «эта принципиальная заострённость, выявившаяся как на интеллектуальном уровне, так и на уровне исполнительной власти, была собственно гитлеровским вкладом в суть национал-социализма. Он был истинным немцем в своём пристрастии к тому, чтобы резко противопоставить какую-либо идею действительности и признать за этой идеей большую власть, чем за действительностью». Его дерзкое бесстрашие перед лицом действительности, по словам Феста, «не было лишено признаков маниакальности». «Только в крайнем радикализме, – пишет Фест, – он казался тем, кем он был. В этом смысле национал-социализм без него не мыслим». «Нет ни малейшего сомнения в том, – говорил Фест в докладе „Война Гитлера“ на международном симпозиуме (1989 г.), – что все крайние намерения режима восходят к Гитлеру». Даже документальные пробелы не дают оснований думать иначе. В связи с попытками снять с Гитлера ответственность за «окончательное решение» еврейского вопроса заслуживает внимания суждение Феста о том, что хотя не всегда можно найти формальный приказ Гитлера, особенно насчёт акций по массовому уничтожению, это не меняет сути дела.[33 - Fest J. Hitlers Krieg. In: Vierteljahreshefte fuer Zeitgeschichte, 1990, H. 3. S. 372—373.]
