, начав покупать его обувь раньше остальных. Возможно, эти утверждения верны, однако вся их суть сводится к одному: случилось то, что случилось. Следовательно, истинными объяснениями они не являются.
Самое же любопытное вот в чем: несмотря на очевидность внутренней циркулярности, присущей объяснениям с позиций здравого смысла, что именно в них ошибочно — неясно. В конце концов, в естественных науках мы тоже не всегда знаем, почему происходит то или иное явление, однако, как правило, это удается выяснить с помощью лабораторных экспериментов или наблюдений за систематическими закономерностями. Почему же мы не можем точно таким же образом извлекать уроки из прошлого? Иными словами, думать об истории как о ряде экспериментов, в которых определенные общие законы причинно-следственной связи определяют наблюдаемые нами последствия? Разве путем систематического совмещения наблюдаемых закономерностей мы не можем вывести эти законы так, как мы это делаем в естествознании?>{135} Представьте, например, что битва за внимание между величайшими произведениями искусства — это эксперимент, нацеленный на выявление признаков великого искусства. Пусть вплоть до XX века никто и не подозревал, что «Мона Лиза» собирается стать самой знаменитой картиной в мире. Теперь-то мы провели эксперимент и знаем это. Можно по-прежнему не понимать, что именно в «Моне Лизе» делает ее уникально великой, но у нас, по крайней мере, есть хоть какие-то данные. Другими словами, даже если объяснения, подсказанные здравым смыслом, отличает тенденция путать то, что произошло, с тем, почему это произошло, разве мы, как экспериментаторы, не делаем все возможное?>{136}
В некотором смысле, ответ — да. Скорее всего, мы действительно делаем все возможное — и при соответствующих обстоятельствах вариант с наблюдениями и опытом вполне сносно работает. Но вот в чем загвоздка: для заключения о том, что «А вызывает Б», нужно провести эксперимент много раз. Допустим, А — новое лекарство, снижающее уровень «плохого» холестерина, а Б — шансы пациента заработать болезнь сердца в течение следующих 10 лет. Если производитель может доказать, что вероятность болезни сердца у пациента, принимающего лекарство А, существенно ниже, чем у пациента, его не принимающего, ему разрешено утверждать и то, что А предотвращает болезнь сердца. В противном случае утверждать это производитель не имеет права. Но, поскольку любой конкретный человек может либо принимать препарат, либо не принимать, единственный способ доказать, что лекарство вызывает некий эффект, — это провести эксперимент много раз. Испытание препарата, таким образом, требует множества участников, в произвольном порядке распределенных по двум группам: получающих и не получающих лекарство. Оказываемый эффект затем измеряют как разницу в результатах между «лечебными» и «контрольными» группами — причем чем меньше эффект, тем крупнее должно быть испытание. Только тогда удастся исключить случайные совпадения.
