Следующим утром на набережной торговой гавани слышались исступленные вопли. Матери метались по берегу. Они хватали за руки матросов, протягивали кульки со сладостями, упрашивали пустить на корабль. Они раздирали ярко накрашенными ногтями щеки, рвали на себе богатую одежду. Окружив кормчего, которому было поручено доставить детей в Лилибей, они кричали ему:
— Пожиратель детей! Отдай моего мальчика!
Кормчий закрывал уши ладонями.
— Да замолчите же вы! — старался он перекричать женщин. — Детей отдали ваши мужья. Что вы хотите от меня?
С помощью матросов ему удалось вырваться из рук обезумевших женщин.
На борту корабля, медленно отчаливавшего от мола, кормчий сказал своему помощнику:
— Жаль, что у меня нет черных парусов.
— Черных парусов? — удивился помощник.
— Один эллин рассказывал: когда афиняне посылали своих юношей и девушек на съедение критскому чудовищу Минотавру, они снаряжали корабль с черным парусом.
Внезапно помощник схватил кормчего за плечо и крикнул:
— Смотри!
За кораблем плыла женщина, одна из матерей. Ее силы явно были на исходе. На мгновение она остановилась, протягивая руки, и снова поплыла. Ветер надул паруса. Корабль вышел из гавани, а женщина все плыла, словно надеялась его догнать.
Когда юные заложники были доставлены консулу, он передал новое требование: сдать оружие и вывести из гавани военные корабли.
Из города потянулись нескончаемые ряды подвод и повозок, нагруженных мечами, дротиками, копьями, щитами, частями катапульт. Из гавани вывели корабли и на рейде их подожгли. Флот горел на глазах у карфагенян. Это должно было, по расчету римлян, сломить их дух.
На следующее утро, после того как было увезено оружие и флот превращен в пепел, консул вызвал к себе в Уттику десять советников, чтобы передать новые распоряжения.
Андриск и Николай шагали по набережной Остии мимо стоявших на приколе кораблей. Останавливаясь, они смеялись и, перебросившись несколькими фразами, шли дальше. Со стороны их можно было принять за эллинских торговцев, успешно завершивших сделку и поэтому находившихся в приподнятом настроении.
— Я знал, что не возникнет сомнений! — воскликнул Николай.
Андриск расхохотался:
— А какое было важное лицо у этого претора. Представляю, как оно вытянется, когда он узнает правду.
— Это будет нескоро. Филарха доставят в тюрьму, пригласят секретаря и переводчика.
— А если бы он знал эллинский? — спросил Андриск.
— Ничего бы не изменилось, государь, — отозвался Николай. — Ведь царское письмо было в наших руках.
