Нет добра в моей душе для дома оставшихся. Когда читаю, что там жить худо,— радуюсь... Пусть, думаю, пожрут друг друга, как гады, за то, что нас на муку послали...
Привычка — великое дело. Я теперь хорошо привык: ни своего, ни чужого страху больше не чую. Вот еще только детей не убивал. Однако, думаю, что и к тому привыкнуть можно.
И сколько этих хлопот бывает при хозяйстве, облипнет тебя сеткой мелкою, словно перепела,— не выбиться. На войне-то хоть сеть крупна, больше через нее видно.
Брали мы в те поры с большого бою и очень распалили себя. Удержу нет, рука раззудилась. Я вон какой мирной, а тут, как пришел, кошку брюхатую штыком пырнул. Только и подглядываю, как бы подраться... Потом-то уж сном злоба разошлась. А как так-то, изо дня в день,— во пса лютого оборотиться недолго.
Заскочила тебе блоха в ухо, а ты баешь — гром. Свет белый шкурой своей загородил. А ты погляди-ка за шкуру — вот и не будешь из-за кажной вши без души.
Устал я воевать. Сперва по дому тосковал. Потом привык, новому радовался... Страх пережил — к бою сердце горело. А теперь перегорело, ничего нету... Ни домой не хочу, ни новости не жду, ни смерти не боюсь, ни бою не радуюсь... Устал...
Я такой глупой был, что спать ложился, а руки на груди крестом складывал... На случай, что во сне преставлюсь. А теперь ни бога, ни черта не боюсь... Как всадил с рукою штык в брюхо — словно сняло с меня что-то...
Все наново переучиваю. Сказал господь, сын божий: «Не убий», значит — бей, не жалей... Люби, мол, ближнего, как самого себя: значит — тяни у него корку последнюю. А не даст добром — руби топором... Сказано: словом нечистым не погань рта,— а тут пой про матушку родную песни похабные, на душе от того веселее, мол. Одно слово, расти себе зубы волчьи, а коли поздно, не вырастут,— так на вот тебе штык да пушку, вгрызайся ближнему под ребра... А чтобы стал я воин, как картина,— так еще и плетями вспрыснут спину...
Прогремелся Илья, не перескочить. Как почнут немцы небо колоть ровно сухи дрова, где старому перегреметь...
Солнышко глянуло — затмилось, звездочки глянули — закатились, месяц посмотрел — на один глаз окривел; у Вильгельма и у того одна рука отсохла... А русскому солдату — все нипочем: не больно его дома балуют. В голоду да холоду — ровно в божьем во саду... Ему еще с полчаса терпенья хватит...
Война, война! Пришла ты для кого и по чаянью, а для кого и нечаянно. Неготовыми застала. Ни души, ни тела не пристроили, а просто, на посмех всем странам, погнали силу сермяжную, а разъяснить — не разъяснили. Жили, мол, плохо, не баловались, так и помереть могут не за-для ча. На немца-то — да с соломинкой!
