— Рулевой.
— Ага, сейчас я порадую вашего начальника, — улыбнулся дежурный и отправился в рубку. Через открытую броневую дверь было слышно, как он набирает номер. — Василий Петрович? Изволите почивать? Прошу великодушно извинить, что так бесцеремонно прервал ваши радужные сновидения, — заливался в трубку дежурный. — Но служба, братец, служба обязывает. Как что случилось? Судьба изволила преподнести вам очередной подарок в облике матроса Севастьянова. Так что покорнейше прошу принять. Ах, старшину Охрименкова пришлете? Ну-с, воля ваша.
В рубке скрипнули диванные пружины, кажется, дежурный тоже отдыхал. Его несколько старомодная манера разговаривать настораживала, за этой манерой могло скрываться что угодно.
— Из какой учебки? — спросил вахтенный у трапа.
Я назвал.
— Так ведь и я ее окончил всего год назад! — обрадовался матрос. — А ты, случайно, не из роты капитана третьего ранга Кремнева?
— Из нее.
— Ну, стало быть, земляки. Моя фамилия Воронин. Так что, если что понадобится, не стесняйся.
— Спасибо.
Похоже, мне везет на хороших людей. Даже старший мичман Масленников, которого мы считали сухарем, на поверку оказался совсем другим.
— А вон и твой старшина идет, — сообщил Воронин и предупредил: — Представься, как положено, он мужик суровый.
Ничего устрашающего во внешности старшины не было: роста он оказался ниже среднего, едва доставал мне до плеча; лицо настолько обыкновенное, что старшина, видимо, решил украсить его усами, но они росли так редко, будто регулярно пропалывались; глаза серые, невыразительные.
— Товарищ старшина второй статьи, курсант Севастьянов прибыл для дальнейшего прохождения службы! — доложил я четко и так громко, что из рубки недовольно выглянул дежурный.
— Старшина второй статьи Охрименков, командир отделения рулевых, — представился старшина и протянул мне руку. — Идемте.
Да, чемодан оказался тяжеловат — наверное, зря я взял книги, надо было оставить их Иришке или Масленникову. Но Достоевский и Маркес вряд ли есть в корабельной библиотеке.
Кубрик был небольшой, койки в два яруса, но лишь на некоторых лежали моряки. Трое из них не спали, а читали, еще двое сидели за столом и играли в шахматы. Все они оторвались от своих занятий и стали разглядывать меня.
— Здравия желаю! — сказал я.
— Привет, салажонок! — отозвался один из шахматистов.
— Голованов! — одернул его старшина. — Чтобы я больше этого слова не слышал.
Зазвенели колокола громкого боя, и кто-то железным голосом прорычал в висевшем на переборке динамике:
