Он изложил бессчетное множество поверий – то жутковатых, то смехотворных: что высушенная ручка некрещеного младенца предохраняет от несчастной любви; что похищенный из церкви осколок камня из алтарной части делает тело неуязвимым для огнестрельных ранений и для холодного оружия; что кофе, сваренный на воде, в которой стирали женскую сорочку или мужские кальсоны, служит приворотным зельем; что веревка повешенного приносит удачу в игре; что корень руты, выкопанный в страстную пятницу,– лучшее средство от порчи и сглаза; что для того, чтобы обезвредить, лишить силы колдуна, нужно хлестнуть его закопченным прутом и разбить о его голову три тухлых яйца.
Потом он принялся исцелять неофита, делать его тело нечувствительным к физическим наказаниям: велел ему раздеться и встать по-звериному на четвереньки. Бормоча бессвязные слова и бессмысленные фразы, он смазал его прогорклой мазью, хранившейся в ржавой жестянке, и окропил водой из висевшего на стене сосуда. Сказал, что это действо следует совершать каждую пятницу шесть недель кряду, чтобы чары сделались необратимыми, а тело – полностью неуязвимым.
Чтобы наглядно показать свою власть, действенность своих чар, он подозвал худенькую негритянку – ту, что пришла первой. Она подошла с довольным и радостным видом.
Произошла ужасающая сцена.
Жоакин Камбинда достал из киота длинную, толстую стальную игру, какою зашивают мешки, и, взяв негритянку за руку, насквозь пронзил ей предплечье в нескольких местах. Не выступило ни единой капельки крови. Негритянка с любопытством глядела на свою руку, не выказывая ни малейшего признака боли.
Жоакин Камбинда отложил иглу, немного отодвинулся, наклонил голову, пристально посмотрел на негритянку исподлобья. Глаза у него блестели, но были неподвижны, как у змеи или ящерицы.
Девушка громко вскрикнула и поднесла обе руки к груди.
–?Давит! Давит! Дышать нечем! – воскликнула она.
С закатившимися глазами и искривившимися губами она рухнула наземь. Все тело у нее извивалось в страшных судорогах.
Руки у нее метались, кулаки сжимались, ногти впивались в ладони; язык высунулся изо рта, по нему стекли потоки пенистой слюны.
Она билась в корчах, точно разрубленная змея.
Вдруг с губ у нее сорвалось сдавленное, гортанное, хриплое рычание, в котором не угадывалось ничего человеческого. Она вздрогнула всем телом, запрокинула голову, прогнулась, словно натянутый лук, и застыла в немыслимой позе, опираясь об землю лбом и кончиками пальцев слегка разведенных ног.
