Барбоза сел за стол, стряхнул в пепельницу пепел с сигары, уперся левым локтем в колено, обхватил голову рукой и углубился в размышления, делая затяжку за затяжкой.
Сидел он довольно долго. Потом поднялся, бросил окурок сигары и стал нервно расхаживать из стороны в сторону.
–?Нет! – вдруг воскликнул он.– С этим нужно кончать. И чем скорее, тем лучше.
Он лег, но заснуть ему не удалось.
В три часа ночи он встал, позвал грума, велел седлать лошадей, умылся, оделся, обул сапоги, натянул печатки, накинул плащ, выпил на скорую руку чашку кофе, которую принесла негритянка, забрался на коня и, в сопровождении слуги, отправился в путь.
Лените тоже не спалось.
Мужской запах, исходивший от подушки, на которой спал Барбоза, подействовал ей на нервы, словно яд. Она вновь почувствовала себя на грани истерического припадка. Снова она ощущала томление и желание, предмет которых был на сей раз ясным и определенным. Она вожделела Барбозу.
Перед ее глазами без конца представал Барбоза – ее воплощенный идеал. Его сильное тело, тонкая душа и незаурядный ум поработили Лениту.
Гордая, высокомерная, убежденная в собственном превосходстве самка нашла самца, достойного себя. Госпожа превратилась в рабыню.
Услыхав топот копыт, Ленита отворила ставни, подняла окно и проводила взглядом двух верховых, затерявшихся в предрассветном тумане.
Она заметила, что всадники неоднократно останавливались, и тот, что ехал впереди, несколько раз обернулся. Его яркий плащ резко выделялся на фоне утренней дымки.
Отчего же они останавливались? Быть может, Барбоза хотел напоследок посмотреть на дом, где оставалась Ленита? Ему, наверное, хотелось проститься?
Зная, что никто ее не видит, Ленита все же закрыла окно и, вся пылая, бросилась на кровать, точно безумная, и зашлась в судорожных рыданиях.
Взошло солнце, возвещая начало радостного, лучезарного дня.
Ленита встала, наспех оделась и вышла прогуляться в сад, оставив нетронутыми стакан молока и чашку кофе, которые принесла ей служанка.
Чистейший утренний воздух, насыщенный бальзамическими испарениями деревьев, вызвал у нее удушье. Ей казалось, что она вдыхает свинец.
Солнечный свет, золотивший мягкую зелень полей, резал ей глаза. И в растительности, и во всем остальном ей чудилось нечто враждебное.
Ей была ненавистна неподвижность близлежащих холмов и вырисовывавшихся вдали гор. Землетрясение, которые сравняло бы с землей горные цепи или обрушило бы их на равнины, запрудило бы реки и разрушило бы все, что поддается разрушению, больше соответствовало бы состоянию ее духа, чем спокойствие дикой, глупой природы.
