Я согласился.
Дальнейшее помнится смутно. Барон вещал, вещал, рассказывал истории, травил анекдоты, пел, веселил, был очень симпатичным и отвратительно мерзким… Когда я взглянул на пса, тот уже давно храпел под приятный певческий баритон кавалера Сребряного Кленового Листа, повалившись на бок. Полуторалитровая бутыль вина быстро опустела, и я начал с грустью вертеть ее в руках. Харис хитро взглянул на меня, всплеснул руками, замогильным голосом протянул несколько слов и театральным жестом указал на внезапно распахнувшуюся от сквозняка дверь. От сквозняка?! В холл вплыл поднос с установленными на нем бутылками со старым вином, по мановению руки барона проследовал к столу и утвердился перед нами. Даже мой уже затуманенный разум сумел понять, что здесь что-то нечисто, но это была его последняя попытка воззвать к моему рассудку. На пару с бароном мы уничтожили еще несметное количество вина. Я поначалу все больше молчал, полагая, что лучший собеседник — немой собеседник, но потом алкоголь развязал язык, распутал немыслимые клубки мыслей, и речь потекла ровно и спокойно, идеи выстроились в очередь и следовали каждая в свое время, поражая барона и меня самого исключительной стройностью изложения и потрясающей новизной…
Отключился я далеко за полночь.
Пробуждение было ужасным. С час я ворочался, пытаясь заснуть, но жуткая головная боль не позволяла этого сделать. В конце концов я встал и, чувствуя вопиющие «непорядки в роте», заковылял к дверям. Меня нисколько не колыхало то обстоятельство, что я не помнил, как оказался в постели, ни где находится одеяло (одежда всего вчерашнего дня), ни что последует дальше. Весь мир в это мгновение сжался в одно чудовищное желание: опохмелиться! И плевать на все остальное. До поры, до времени.
На стуле рядом с дверью я обнаружил штаны, камзол, рубаху и белье, сверху лежал длинный обоюдоострый кинжал. Кряхтя, ругаясь и подвывая, я с трудом влез в предоставленные гостеприимным хозяином шмотки, причем сложнее всего было правильно попасть в рукава. В конце концов я это занятие бросил. Не найдя носки, натянул башмаки на голые ноги, нахлобучил на голову шляпу, на сгиб руки повесил куртку и пошел вниз. Чувствовал я себя препогано, одет был ужасно, мир был несправедлив, жесток и странен.
Вместительную емкость с желаемым подал слуга, который появился сразу же по сошествии меня в холл. Он же преподнес блюдо, на котором лежали малосольные огурчики и несколько долек апельсина. Я проглотил жгучую жидкость, схрумкал овощ, закусил фруктами, облегченно вздохнул и тяжело опустился в кресло, стоящее рядом.
