В тот же день они пришли пожелать матери спокойной ночи: она, как обычно, читала, а по спинке кресла расхаживал попугай. Не обнаружив Мадлен в облаках, они спросили, где она и что такое смерть.
— Смерть, дорогие дети, это состояние, которое наступает, когда нас покидает дыхание, повелевающее нашими мыслями, чувствами, радостями и горестями, — словом, то, что зовется душой. Знайте, что все живое когда-нибудь умрет.
— И мы тоже? — спросил Ипполит или, возможно, Клод.
— И мы тоже.
— Надолго? — поинтересовался Клод или, возможно, Ипполит.
— Навсегда.
— И куда же отправляется душа, о которой ты говорила, мама?
— Никуда, ведь это лишь дыхание, похожее на дуновение ветерка. Именно так называли ее греки — псюхе, а латиняне именовали anima, что тоже означает «ветер».
— И куда дует ветер, мама? Куда же он дует?
Преждевременно опечаленный голос ребенка задел Маргариту, словно бархат, но бархат, уже пропитанный соком крапивы.
— Он дует в никуда. Никуда — это ничто, небытие, отсутствие всех вещей и сознания. Там нас больше нет.
— Нет, нет, — сказал Клод или, возможно, Ипполит, — нет, мама, ведь когда я дую в глаз любимому, там загорается бирюзовая искра.
— Да, — ответила Маргарита, — кислород пробуждает огонь в бирюзе, а следовательно, и в плоти, похожей на нее. Наверное, наука когда-нибудь это объяснит.
Тогда адельфы рассмеялись, и один подул другому в левый глаз.
— А теперь спокойной ночи, дети. И скажите Ренод, чтобы она уложила вас спать.
— И все-таки, — продолжал один из двух, — когда Мадлен Тейяк покинет свой гроб?
— Никогда, потому что ее зароют в землю и она там сгниет. И довольно об этом, — резко сказала графиня, пожалев, что наговорила лишнего, ведь она была из числа тех (их было уже довольно много), кто втайне отказался от веры в Бога и бессмертие души. Она немного успокоила себя тем, что близнецы разговаривают только с Ренод и Рено — простаками, которые ничего не разболтают. Графиня задумчиво вернулась к чтению седьмой книги «Естественной истории» Плиния Младшего, но не нашла там каких-либо указаний. «Androgynes vocatos, et in prodigiis habitos, nunc vero in deliciis».[40] Она задумалась, верил ли Плиний в свои божества и, как бывало нередко, поискала ответа в Природе. Графиня попыталась проанализировать идею небытия, которое путала с бесконечностью, превосходящей любые солнечные системы и даже галактики. Тщетно, словно муха, бьющаяся о стекло, силилась она постичь непостижимое, эту потусторонность потусторонности, пустоту пустоты — ничто. Задавалась вопросом, как в этом ничто растворяется жизненное начало, сознание, которое перед детьми она назвала «душой». Быть может, сознание и жизненное начало — разные вещи?
