Когда он добрался до своей комнаты, вода в кувшине была уже еле теплая. В гостинице все только и говорили о мисс Дабб.
— Это не первый и не последний случай, — сказал Хуберт Штенц, который недавно стал главным плотником и в тот вечер угощал выпивкой кузнеца Ханса Фрёлиха. — Девицы и даже барышни из хороших семей сбегали порой с кавалерами — видали мы такое…
Оленьи рога, усеянные мушиным пометом, грозили над его большой головой закопченным балкам. Кукушка открыла дверку, проскрипела что-то несуразное и резко хлопнула створкой, а Ханс Фрёлих склонился с загадочным видом на свои скрещенные руки.
— А вот я думаю иначе: есть ведь еще бродяги, всякие гнусные типы… Ты меня понял, Хуберт… Конечно, ты еще молод, чтоб помнить, ведь я говорю о 1844 годе, когда нашли Грету Фокке, восьмилетнюю девочку — больше я ничего тебе не скажу… Недалеко, примерно так в двадцати метрах от мясника Биркенфельда… Это цыгане сделали, их целую толпу тогда арестовали… Просто чтоб ты знал… Но цыгане эти остались, причем немало…
Ханс Фрёлих глотнул вина, цокнул языком и, откинувшись назад, засунул большие пальцы в проймы своего шерстяного пальто с зеленой каймой — важный жест, к которому он часто прибегал.
— Цыгане, — повторил он, — цыгане…
Розовые лица у обоих нахмурились, а глаза сурово засинели, дабы не походить на цыганские. Они молчали, покачивая головами и обмениваясь красноречивыми взглядами. Чесночный дух и разудалые песни вороватого бродячего народа таили в себе экзотические ужасы и неведомые опасности. Левиафан опрокидывал корабли, людоедские племена выпускали целые тучи стрел, цыгане совершали мерзостные обряды над девственным телом мисс Идалии Дабб — исполнители грустных народных песен часто показывали такие цветные картинки, ударяя по ним карающим жезлом.
— Сволочи, — сказал Штенц, стукнув своим стаканом по дереву.
На главной улице покачивались фонари, заливая мягким желтым светом фасады, золотя шеи лошадей и каски жандармов. Голоса перебивали друг друга:
— Унесите бутерброды… Меню неполное… В карьерах, где ни зги не видать… Являлись волшебные привидения… Она исчезла двадцать лет тому… Не забудьте прихватить одеяла… Пропала бесследно… Наверняка, улизнула с любовничком… Моя бабушка умела гадать по хрустальному шару…
Под гостиничным столом жесткошерстные таксы стонали и судорожно сучили лапами, травя во сне зайца. Тролль был самым старым, но по-прежнему обладал лучшим нюхом во всей Рейнской области, мог выгнать из логовища любую дичь и напасть на любой след. Он тявкнул, словно предчувствуя, что завтра хозяин гостиницы поведет их всех за Фильзен, чтобы целых восемь дней охотиться в заповеднике. Татцель и Вальди со вздохом потянулись, а Тролль всхрапнул. Их сальный, грибной запах мешался с ароматами сусла, серого хлеба и рейнского вина.
