Самохвалов осмотрел крючок и удивился, как не додумался до столь очевидной мелочи. Можайскому, куда как более опытному конструктору, сие тоже не пришло в голову. Но как отпустить в полет подростка, когда во время первой попытки сам чуть не убился?
— Хаим, ты понимаешь, как это опасно! Неужели разрешишь сыну такой риск?
— Бить евгеем везде опасно, господин, особенно в этой стгане. Но мами умный, весь в меня — он спгавится. Поднимется на сажень к Богу — Бог поможет.
Еще раз проверив аппарат и снова убедившись в своей летной непригодности, Самохвалов решился. Он долго рассказывал парню про свои европейские и крымские полеты, объяснял про поддержание скорости, управление креном и т.д. Словом, повторил все, что ему внушал Арендт на пронизывающем крымском ветру.
С полным ощущением, что он делает глупость, Самохвалов сам развел огонь в топке паровой машины. Забулькало в котле, стрелка манометра поползла к рабочей зоне. Петр сходил в избу, взял «Кодак» и установил его на треногу. В этом полете он только зритель.
Мордка стащил шапку с головы и снял черную куртку. Споро залез на подвес, ухватился руками за перекладину и ручку управления. Иосиф подхватил его за ноги, плечом подпер балку хвостового оперения.
Солнце клонилось к закату. Безветрие. Петр сделал первый кадр — на исходной позиции. Руки дрожали. Если бы не авария при первой попытке, он бы так не нервничал. Наконец котел набрал давление, Хаим махнул рукой и повернул рычаг лебедки.
Иногда мгновения вмещают минуты, а то и часы. Свист пара, чуханье паровой машины, скрип блока и дробный стук башмаков Иосифа по деревянному настилу слились в какофонию запуска. Хаим торопливо остановил лебедку, поймал выпавший конец буксира, и три головы повернулись вслед за улетающим аппаратом.
Потрясающая картина. На фоне садящегося августовского солнца, далекого леса и зеленого пастбища скользит вдоль склона окрыленный человек.
Магия полета. Под ногами нет земли, к которой привязан с детства, по которой бродили тысячи поколений предков. Ветер в ушах и глазах. Небывалая скорость. Ощущение поразительной легкости, иллюзия могущества, ожидание подъема к самым облакам...
Мордка покачал крылом, выровнял планер, опустил хвост, вытянул ноги и плавно коснулся земли. Но вздох облегчения застрял в глотках, когда колеса зарылись в грунт, и аппарат, кувыркнувшись через нос, шлепнулся на спину.
Бежали все. Черным вороном с развевающимися пейсами и бородой несся Мендель, за ним шариком катился толстый Кац, трусил Самохвалов, придерживая руками ноющие ребра, и даже хромой Семенов попытался изобразить некий спринт. Но еще до прибытия спасательной команды юный планерист слез с крыла, оказавшегося под ним, выпрямился и станцевал нечто похожее на «Семь-сорок», своим видом показывая: происшедшее его полностью устраивает. Петр на радостях, что все обошлось, вручил испытателю рубль и тут же понял, как погорячился: в юных еврейский глазах загорелась уверенность, что установлена твердая ставка за каждый полет.
