— Mon Dieu, c'est incroyable[23]. Так изящно. И так просто, — сказал Гамаш. Он был поражен. — Но почему я об этом ничего не слышал? Я изучаю историю Квебека, тем не менее, эта ее сторона мне неизвестна.
— Может статься, англичане решили сохранить ее в тайне на случай, если она понадобится нам вновь.
По крайней мере, у Бена хватило такта покраснеть, когда он произнес эти слова. Гамаш развернулся и взглянул на высокого мужчину, ссутулившегося раньше времени, но не от болезни, а по привычке, длинные чувственные пальцы которого легонько придерживали поводок собаки, которая при всем желании не могла от него убежать.
— Вы серьезно?
— Последний референдум о суверенитете едва не увенчался успехом, вам это должно быть прекрасно известно. А сама кампания временами была просто отвратительной. Не слишком приятно ощущать себя меньшинством в собственной стране, — заявил Бен.
— Я отдаю себе в этом отчет. Но если Квебек отделится от Канады, вам ничего не будет угрожать. Вы же знаете, что ваши права будут соблюдены.
— Правда? Неужели у меня есть право сделать вывеску на родном языке? Или разговаривать только по-английски? Нет. Мною сразу же заинтересуется языковая полиция. Канцелярия французского языка. Меня дискриминируют. С такой постановкой вопроса согласен даже Верховный суд. А я хочу говорить по-английски, старший инспектор.
— Вы говорите по-английски. И я тоже. И мои офицеры. Нравится вам это или нет, мистер Хедли, но английский пользуется в Квебеке уважением.
— Не всегда. И далеко не все его уважают.
— Верно. Как верно и то, что не все с уважением относятся к офицерам полиции. Такова жизнь.
— Вас не уважают из-за ваших действий, из-за того, что полиция Квебека натворила в прошлом. А нас не уважают только за то, что мы англичане, за то, что мы говорим по-английски. Это не одно и то же. Вы имеете представление о том, насколько изменилась наша жизнь за последние двадцать лет? О всех тех правах, которых мы лишились? Сколько наших друзей, соседей и родственников уехали из-за царящих здесь драконовских законов? Моя мать практически не говорила по-французски, зато я владею двумя языками. Мы стараемся, инспектор, стараемся изо всех сил, но англичане по-прежнему остаются изгоями. Нас винят во всех смертных грехах. Tete carree[24]. Нет, — Бен Хедли кивнул в сторону трех мощных сосен, лениво раскачивающихся на ветру, — я предпочту сражаться за личное, а не коллективное.
В этом, как прекрасно понимал Гамаш, и заключалась принципиальная разница между англо- и франкоговорящими квебекцами, между англофонами и франкофонами; англичане верили в права личности, а французы считали, что должны защищать коллективные права. Защищать свой язык и культуру.
