Я махнул рукой, соглашаясь на любые варианты. "Пьянству бой! - вынырнул вэ-гэ. - Про меня не забудьте!"
- Давай заглянем к одному барыге, - Толик резко свернул в переулок, - и возьмем у него пару ящиков сла-авной баарматухи.
Мы пили неторопясь, но планомерно. Моя истерзанная душа, плача, ругаясь и сморкаясь, рассказывала сотрапезнику о русалке, о большом чувстве, которое она возродила во мне, о любви и нежности... Толик, плача в ответ еще горше, твердил, что не верит ни единому моему слову... но рад за меня, рад за Мару, рад за себя, рад за девушку по имени Лиззи - я так и не понял, кто она такая, - рад за всех влюбленных на планете Земля, рад за всех существ, занимающихся любовью в обозримом секторе Галактики... Какое-то время мы нелицеприятно обсуждали его жену, его тещу, на что Бобе произнес свой известный и единственный тост, что лучше смеяться над собой до свадьбы, чем после нее. Оказалось, что постепенно у Толика собралась вся наша рыболовная команда: добровольное принятие алкоголя сменялось вынужденным неприятием бредовых сновидений. Время сжалось пружиной, распрямилось: неделя исчезла, как не было ее никогда.
Я резко протрезвел. Толик представил меня теще, отвлекая ее. Пока мы раскланивались, да расшаркивались, ребята набили пустыми бутылками три мешка из-под турнепса, вынесли их на лестничную площадку. Толик, побрившись и переодевшись, пригласил меня в эмоб, довез до дома. Мы взбежали по лестнице, захлебываясь в винных парах, распахнули незапертую дверь квартиры: никого... ни в комнате, ни в кухне, ни на балконе... Из ванной, куда первым заглянул Толик, извергались громовые раскаты его хохота: скрючившись, сложившись пополам, он подергивался, сжимая руками живот, пытаясь справиться с собой.
- Это... - произнес он, уловив короткую паузу, - ... она и есть, любимая твоя... русалочка?.. - и захохотал дальше.
В воде - меж листьев и травы - пряталась огромная щука. Я вытолкал Толика взашей, он не сопротивлялся, продолжая гнусно хихикать:
- Ну и бабу ты себе отхватил! - гаркал он, погружаясь вместе с кабиной в шахту лифта. - Ну и красавицу!
Я запыхтел, сжал кулаки, так мне захотелось перерезать стальной трос, взять наточенные маникюрные ножнички и чик-чи-рик - поставить шлагбаум его злобствованиям. "И взобрался я на дерево высоченное, по суку прополз толстенному, срезал я сундук таинственный, расколдованный; срезал ножничками маникюрными..." Крики стихли, кабина, оттолкнувшись от бетонного дна колодца, пошла вверх. "Вынул я из сундука коробок с жизнью, жизнь на кончике иглы, иглой проткнуто яйцо, яйцо в утке, утка в животе Толика..." Кабина замерла на площадке перед самым моим носом: соседи? Нет, полудверку оттащил на себя Толик и тихо, из-за решетки, миролюбиво, но настойчиво, сказал:
