— Что ты, Чолпан, я помнил. Все время помнил.
— Ты обещал мне привести крыло грифа. Мне нечем дом подмести. Кто знает, ты, может быть, убил бы того грифа из Китая.
Он обещал и забыл, дорога на заставу прошла в размышлениях.
— Я виноват, моя родная, попроси у меня что-нибудь другое.
Она прижалась к мужу и обожгла его жарким дыханием:
— Отпусти меня на гору Сулеймана. Там есть такой камень, кто хоть раз на нем полежит, через год станет матерью.
Новая история, кто это ее надоумил?
— Глупости, Чолпан, я свезу тебя лучше в больницу.
Мрачная мысль вдруг осеняет его, и он спрашивает жену:
— Куда ушел Темиркул? Он ничего не сказал?
Ей обидно, что он заговорил о другом, глаза ее сверкают гневом, под зубами захрустел леденец.
— Он ушел жить к Мукаю. Ушел и тебе не оставил привета.
Джоомарт ее больше не слушает. Какой трудный день: на заставе он обидел старого друга, здесь с ним поссорился добряк Темиркул. Впрочем, тем лучше: он поедет к Мукаю, заодно помирится с тем и другим.
Чолпан не видит, что мысли Джоомарта далеко, она просит пустить ее на гору Сулеймана, сердится, обнимает его. У нее есть чудесные новости. Коза отца ее, Сыдыка, забодала сегодня собаку, пес тут же околел. Прошлой ночью из мазара, который стоит у ключа, видали пламень и дым. Заглянули внутрь — там дьявол разводит костер. А сам он старый-престарый.
Она насильно сует мужу в рот леденец. Как можно отказываться от такого удовольствия.
— Насчет горы Сулеймана ты, пожалуй, прав. Глупости, конечно, ложиться на камень. Так можно нажить большую беду. Я бы только попросила аллаха, чтоб стрелок не дал маху — убил грифа с перистым ошейником. Там легко этого добиться, Джоомарт.
Она затаила дыхание, леденец неподвижно лежит на губах. Неужели откажет?
Джоомарт молча направляется к двери. Она забегает вперед и становится перед ним на дороге:
— Ты пустишь меня? Отвечай!
Ей не стоит труда схватить его за горло и до тех пор душить, пока он не скажет: «Поезжай». Экий злодей, он так ничего и не ответил.
Джоомарт наконец понял, в чем дело.
— На гору Сулеймана? Ты туда не поедешь.
Она трясет его за плечи и кричит ему в лицо:
— Ты не смеешь, ты пустишь! Сабиле все можно, тебе ничего не жаль для нее! Ты любишь ее больше меня…
Она больно сжала его плечи. Сколько сил в ней дремлет! Соседи перестали пускать ее в дом; она так тискает ребят, так жадно их ласкает, что они плачут от боли.
Ее злоба иссякла, она плачет от горя:
— У каждого бедняка есть ребенок… У каждого нищего свое утешение…
