Инженер экспедиции Мельвилль зашел в каюту за табаком и услыхал, как что-то поет и жужжит словно пчела: вибрировала диафрагма в телефоне Белла. Это указывало на электрический шторм, и инженер поспешно вышел на палубу.
Ветер сильно и жгуче бил из темноты в лицо, раздувал и леденил бороду, пронизывал жесточайшим холодом. Небо было чистое, в крупных, ярких звездах.
Мельвилль попробовал сделать несколько шагов по палубе, но у самой двери наткнулся на сугроб. Обледенелые снасти блестели в темноте, как мишура на елке. У Мельвилля начало мерзнуть лицо. Он попытался раскурить трубку, но на ветру это не удалось, и он вернулся в рубку. Там продолжали веселиться и дурачиться напропалую.
Охотник-чукча Анегин пел на родном языке песню и показывал пляску шаманов — торжественную и нелепую. Потом Джон Коль очень бойко сплясал матросский танец, и в такт его деревянным башмакам все дружно хлопали.
Вдруг раздался знакомый тренькающий звук: в честь уходящего старого года пробило восемь склянок.
— С Новым годом! С новым счастьем! Ура! — закричали моряки.
И снова пробило восемь склянок — на этот раз отмечая приход нового, 1881 года. И с последней склянкой со своего места поднялся тот, кого звали, как принято в американском флоте, «Старик».
Это был человек лет тридцати шести, с длинным спокойным лицом, светлыми смеющимися глазами и пушистыми усами, скрывающими твердый, энергичный рот. Из-под его военного кителя высовывался ослепительно белый воротничок, и во всей его фигуре — сухой, мускулистой, поджарой — чувствовалась та подтянутость и щеголеватая точность, которая свойственна военным морякам.
— Итак, мы расстаемся с прошлым годом и вступаем в новый, — сказал он, поправляя пенсне и оглядывая людей с понимающей и немного печальной усмешкой. — Как и всё в жизни, наше плавание можно разбить на два периода: на то, что уже произошло, и на то, что еще предстоит. Мы прошли ряд испытаний, и много раз нам угрожала опасность: мы подвергались и сжатию, и толчкам, и, если бы борта корабля не были так же стойки, как сердца находящихся на нем моряков, корабль давно был бы разбит. Мы еще не сдались и, как и раньше, готовы на все. За последние шестнадцать месяцев наш дрейф составил тысячу триста миль; этого вполне было бы достаточно, если считать по прямой линии, для того чтобы достигнуть полюса. Мы же фактически находимся в двухстах двадцати милях к северо-западу от того места, где мы впервые вмерзли в лед.
